Светлый фон
должен

«И у Мишани свой крест… И тоже сам выбрал, сам на себя взвалил. Господи, да что же это такое? Неужели нам всем на роду одиночество написано? И Мишаня от меня свои мысли прячет так же, как я – от чужих людей? Я не могу обычной бабой побыть, а он обычным отроком себе быть не позволяет?»

«И у Мишани свой крест… И тоже сам выбрал, сам на себя взвалил. Господи, да что же это такое? Неужели нам всем на роду одиночество написано? И Мишаня от меня свои мысли прячет так же, как я – от чужих людей? Я не могу обычной бабой побыть, а он обычным отроком себе быть не позволяет?»

К счастью, Арина продолжила свой рассказ, отвлекая Анну от тяжких мыслей.

– И Дмитрий тоже как на работу шел, но иначе. Вот он – воин до мозга костей, приказ и долг для него всё. Убивать будет – рука не дрогнет, но и в раж не войдет, от крови и власти голову не потеряет.

«Можно подумать, что Корнею кровный родич! Хотя нет – Корней не только в военных делах силен, он все умеет».

«Можно подумать, что Корнею кровный родич! Хотя нет – Корней не только в военных делах силен, он все умеет».

– Демьян тоже не о подвигах думает, он душу отвести хочет… Он как раз может сгоряча и дров наломать, но пройдет у него это, если озаботиться вовремя. Нет в нем зверства, хотя и не на месте душа у парня – за ним бы после возвращения проследить надо, как бы не сорвался.

«Последить, последить… Не за ним следить надо, а батюшке его всыпать бы как следует».

«Последить, последить… Не за ним следить надо, а батюшке его всыпать бы как следует».

– Артемий – тот больше собой любовался, как он в доспехе смотрится, – улыбнулась Арина, – ну совсем мальчишка. Хотя… мальчишка мальчишкой, а смерти стережется, только не за себя боится – музыкантов своих уберечь хочет, уж очень за них переживает.

– Да, помню я, как он мне объяснить старался, – перебила Арину Плава. – Говорил, что те, у кого искра Божья есть, жить должны дольше всех, даром своим красоту в мир нести. И не важно, к какому делу дар им даден… Как-то так вроде…

– Похоже на него, – кивнула Анна. – Мне он тоже о подобном как-то толковал. А про остальных что сказать можешь?

– Матвей в обозе ехал. Он лекарь, войну ненавидит. Ненавидит и злится. Но тоже рвется туда. Не так, как остальные – он спасать едет. Не боится ничего, не о себе печется – для него противна сама мысль, что кого-то ранят или убьют, у него за всех душа болит. Оттого и угрюм был.

Арина замолчала, но Вея ей напомнила:

– Что же ты, про всех крестников лисовиновских помянула… а Роська? Василий то есть, – поправилась она, покосившись на Анну. – Что про него-то ничего не сказала?