С другой стороны стоял Корней. Анна скосила глаза на свёкра и испугалась – настолько резко тот постарел. Но порыв ветра бросил в лицо снежную крупу, Корней сморгнул, встряхнул головой и снова застыл, но выглядел уже не дряхлой развалиной, а грозным вершителем правосудия.

«А ведь всё на тоненькой ниточке висело… Если бы плотники не подоспели и не полегли у ворот чуть не все… Если бы Аристарх каким-то образом не прознал о подмоге бунтовщикам, идущей из-за болота, и вместе с оставшимися в селе стариками и мальчишками не перебил их из засады… Если бы, если бы, если бы… И стояла бы ты сейчас на пепелище, боярыня из погорелого села…

А если, не приведи Господи, погибнет Корней, то неужели всё рухнет? Нет! Не знаю, когда, как, не знаю где, но не дам!!! Всё сделаю, чтобы удержать, на всё пойду, но удержу, пока Мишаня не возмужает! Пресвятая Богородица, поддержи, дай мне силы! Извернусь, вывернусь, через всё переступлю, но мои дети холопами под кнуты не лягут!»

Воевода решил для пущего урока не втискивать всё действо в один день, тем более что Ратное жаждало мести, а заодно и зрелища. Казни продолжались три дня, потому что даже Бурей не смог бы забить кнутом три десятка человек без роздыха. Помимо всего прочего, такое решение было продиктовано ещё и сугубо практическими соображениями: наказание для части холопов заключалось в том, что их во время казни держали на коленях на снегу. Рачительные хозяева сошлись на том, что если казнить всех приговорённых за один присест, то за это время стоящие на коленях либо обморозятся, либо простудятся. И какие из них после этого работники? Нахлебников потом кормить?

И все три дня Анна стояла на берегу Пивени между свёкром и деверем и молчала, не отводя взгляда от окровавленных мостков, а потом величественно возвращалась на лисовиновскую усадьбу, поднималась в свою горницу и уже там, за закрытой дверью, падала без сил и без мыслей. И слёз тоже уже не было.