Весь центр застроен панельными пятиэтажками. Посреди — бесформенная яранга местного совета — «парламента» Московского автономного округа. Что в нём такого «автономного» было неясно. Обычная административная единица, как десятки других.

Да и прохожие на вид мало отличались от жителей Тюмени или Читы.

Где, Вынтэнэ, тот сказочный город, который так часто тебе снился? Экзотический и шумный, с бревенчатыми избами… На улицах белобрысые круглоглазые детки водят «хороводы» и играют в «чехарду». Женщины в «кокошниках» поют протяжные песни. А мужчины в «картузах» сидят на «завалинках» и играют на балалайках. Где та Москва, в которую ты верила? Её нет. А может и не было никогда.

Перед Вынтэнэ — обычный районный центр. Ни больше и ни меньше. Хоть теперь же возвращайся назад!

На вокзале её встречали.

— Я — Кэленкеу, — представился мужчина лет сорока. — Поручили тебя встретить.

— Вынтэнэ, — сказала девушка.

— Знаю, знаю. Журналистка. Приехала про московитов писать. Нам, в Администрацию, позвонили, предупредили…

Кэленкеу понёс чемодан к машине.

— Нам недалеко, — приговаривал он. — Могли б и пешком даже…

— Скажите, а где найти московитов? — спросила Вынтэнэ.

— Да где угодно! Тут, в городе, их тысячи три. Интервьюируй-нехочу!

— Я настоящих ищу, понимаете? Таких, чтоб в избах жили, пасли лошадей, по-московски говорили…

— Дикарей что ли? — удивился Кэленкеу. — Да таких теперь нет. Не осталось. Все в интернатах учились, все по-чукотски шпарят. На мотоциклах ездят, про лошадей забыли.

— Значит, я зря приехала?

— Ну почему же? У нас есть прекрасный народный ансамбль. «Валенки» называется. У них там и костюмы московские, и песни на местную музыку, и спектакли. Всё на чукотском, всё понятно. А ещё краеведческий музей…

— Вы меня не так поняли, — перебила Вынтэнэ. — Я настоящих московитов ищу, не чукотизованных. Тех, что поют на московском наречии.

Кэленкеу пожал плечами.

— Ну, доченька, ежели тебе экзотика нужна — поезжай в деревню.