– Ты слыхал, о чём мы говорили с "сияющим"? – спросил я всё ещё стоящего перед нами пленника, – Ах, да, ты же не владеешь греческим. Но ведь имя Гая Атиния ты расслышал, верно? Ты знаешь, кто это такой?

– Самый главный римлянин?

– Да, римский пропретор Дальней Испании, то есть всей Бетики – главнее его в ней никого нет. И вот сейчас нам сказали, что он тяжело ранен вашими со стены. Думаю, что в городе с тобой тоже поделятся этим радостным известием – ПОКА радостным. Но ты не кажешься мне непроходимым глупцом, и я думаю, ты понимаешь, как это отразится на судьбе Гасты. Если рана окажется смертельной, город ждёт кара за его смерть, но даже если он и выживет – что едва ли при такой ране – не думаю, чтобы он простил вам своё ранение, – я-то знал от имеющего привычку подтверждаться Тита Ливия, что пропретор скопытится на третий день, но это не для посторонних, для них – только официоз о двух возможных вариантах, но для злосчастной Гасты – практически одинаково хреновых.

– И что же нас теперь ждёт? – пленник заметно скис.

– Ну, я не знаю, разрушат римляне город или нет, – об этом у Ливия и в самом деле не сказано ни слова, – Но думаю, что для вас самих это уже не столь важно. Вас – тех, кого римляне не повесят на своих любимых крестах – ожидает рабство. Мужчин, скорее всего, рудники Кордубы и Нового Карфагена, женщин, кто помоложе и посимпатичнее – римские бордели, а детей – ну, наверное, продадут в Риме, и там уж – как кому повезёт…

– Да мы лучше убьём их и умрём сами с оружием в руках!

– Для зачинщиков и активных участников мятежа это, наверное, и будет самым лучшим выходом, – согласился я, – А вот из остальных многие могли бы и спастись, если бы попали в плен не к римлянам, а к нам. Сегодня приступа ещё не будет – и дело уже к вечеру клонится, и римлянам не до того, но вот завтра – готовьтесь к героической гибели, кому она суждена. Я вот думаю – с одной стороны надо бы и нам на приступ пойти, ведь чем больше мы ваших людей захватим в плен, тем больше их спасём от невольничьего рынка, рудников и борделей. Но с другой – вот смотрю я на ваши стены и ворота, и что-то не хочется мне гнать наших солдат на их штурм. Вам же теперь терять нечего, и вы будете драться как бешеные. Наверняка убьёте многих, да и искалечите тоже не меньше, и как мне потом в глаза их жёнам, детям и матерям смотреть? Вот скажи мне, какое решение принял бы ты на моём месте? Стал бы жертвовать СВОИМИ, спасая ЧУЖИХ?

– Я понял, досточтимый. Я поговорю с нашими в городе и постараюсь убедить их. Что я могу обещать тем, кто решит сдаться вам?