– Ну, еще не величество, не забегайте вперед, Вячеслав Иванович, – улыбнулась великая княжна. – Я бы хотела встретиться с офицерами гарнизона. Где это можно сделать? Есть ли в Омске подходящее помещение?

– Лучше всего подойдет театр.

– Театр?

– Да, драматический театр. Он тут совсем недалеко, в конце Любинской. Там большой зал, мест на пятьсот, наверное.

– На восемьсот пятьдесят, – поправила отца Маруся, – и акустика хорошая.

– Что же, отлично. Тогда в середине дня в четверг. Скажем, часа в три после полудня. Хорошо?

– В четверг? Четвертого ноября? – Волков с каким-то внутренним восторгом обменялся взглядами со своими спутниками. – В праздник Казанской иконы Божьей матери? Очень хорошо!

– Кстати, Вячеслав Иванович, какой календарь действует в Омске, юлианский или григорианский? – поинтересовалась великая княжна.

– А бог его знает, – усмехнулся Волков, – введенный большевиками календарь вроде бы никто не отменял. В бумагах на всякий случай указываем две даты.

– Понятно, значит, оставим григорианский. Этот вопрос назрел давно. Я помню, как его обсуждали несколько раз еще до войны, но никакого решения так и не было принято.

Великая княжна тяжело вздохнула, видимо, вспомнив того, кто так и не принял столь важного и нужного решения. Немного помолчав, она продолжила:

– Еще один вопрос, господа. Весьма важный. Я не могу вам приказывать… – Великая княжна сделала жест рукой, предотвращая протест, готовый сорваться с губ офицеров. – Пока не могу. Но я прошу. Прошу в ночь с четвертого на пятое ноября арестовать всех членов Временного Сибирского правительства, так называемой Директории. Кроме того, всех известных вам деятелей политических партий и движений. Всех поголовно, здесь, в Омске, а также в Красноярске и Иркутске. Если этого не сделать, то они разбегутся, так как уже пятого ноября в Сибири будет объявлено военное положение, а деятельность всех политических партий запрещена. Партия социалистов-революционеров и вовсе будет объявлена вне закона.

Николай обалдело смотрел на Машу. Вот уж чего они не обговаривали совсем. Маша сама приняла такое решение, и Николай лихорадочно искал ответ почему. Впрочем, ведь он сам рассказывал ей о бардаке в тылу у Колчака, о той роли, которую сыграли эсеры в его судьбе, о восстании эсеровского Политцентра в Иркутске в 1919 году и о многом другом. Она выслушала, обдумала – и вот результат.

«Умница, молодец», – восторженно глядя на Машу, подумал Николай.

– Мария Николаевна, – негромко произнес Красильников, – а большевики?

– Что большевики?

– Ну, вне закона вы объявляете только эсеров, а большевиков?