— Я не умею это носить, это для дворян… Я воин, — в глазах Зулы была тоска.
— Нет, радость моя. Ты прелестная женщина, так и никак иначе. Воин я, твоя задача выносить нового воина или прекраснейшую девушку. Так что, ты теперь — женщина! — всё это я говорил, прижимая к себе Зулу, поглаживая её тело удивительного оливкового цвета, — сегодня мероприятие, ты не забыла? Вы Маринке платье купили?
— Да…, оно там… в коробке…, - Зула, отстранившись, рассматривала броши и серьги, браслеты и кулоны. Прикладывая на руку, поворачивая так и эдак.
— Одевайся, я уже есть хочу.
— Ты видел, что в купальне делается? — всё ещё перебирая безделушки, спросила Зула.
— А что там?
— Как в королевском дворце. Помнишь в Светлояре, в съемном доме купальню? Так вот, то всё ерунда, по сравнению с этим. Это ты сделал? — она подняла на меня взгляд, — я про купальню.
— Это ЗАК, начал строить замок.
— Понятно, — кивнула орчанка, наконец, встала с кровати, и, сгребая все украшения, ушла в ванную.
— Вот эти должны под мой наряд подойти, — донеслось оттуда, — ты иди, кушай…, я попозже поем…
— Ну вот, сразу бы так, а то заладила — я воин, я воин…
Молодчина, никаких истерик. Оставила с вечера ведро, а утром нашла ванну, подумаешь проблема. Всё-таки Зулка молодец, зазря нюни не распускает.
Сейчас быстренько перекусить и найти Богдана, узнать у него как будет выглядеть церемония. Что-то я упустил этот момент.
По дороге на кухню, встретил Ливсену.
— Ваше сиятельство, целитель прибыл. Я, как вы велели, не пустила его, так он шуметь начал. Там ваш воин его задержал.
— Идём, — позавтракать сегодня, видно, не судьба.
Целителем оказался пожилой, полный мужчина, с проплешиной на голове. Он испугано стоял, прижавшись к стене, а напротив его, приставив меч к горлу, стоял тот молодой пластун, которого я видел на посту утром. В истинном зрении было видно огромное количество артефактов, которыми был увешан целитель как новогодняя ёлка.
— Убери меч, — проговорил я на языке пластунов, — что тут произошло?
— Эта женщина позвала на помощь, я пришёл, — ответил парень на своем языке, убирая меч, — этот человек ругался, пришлось ему объяснить, что шуметь нельзя.