Багратион же стоял на обороне города, предлагал дать решительное сражение на подступах к нему и остановить неприятеля, не позволить ему дальше разорять страну. Говорил разгорячено с явной убежденностью в правоте, почти не сдерживая свой темперамент, даже в этом отличался от хладнокровного шотландца, не выражавшего каких-либо эмоций. Кутузов внимательно, не перебивая, выслушал доводы оппонентов, после недолгого размышления вынес вердикт — отступать к Москве, притом не оставлять противнику никаких припасов, то, что невозможно унести или раздать местным жителям, уничтожить. Высказал еще с заметной в голосе болью:

— Мы Наполеона в прямой битве не победим, лишь всем миром можем одолеть. Люди поймут нашу правду, пусть не сразу, не осудят нас строго за допущенную слабость и обиду...

Тем временем экспедиционные корпуса выполняли свою задачу — терзать неприятеля на его же территории с севера и юга. В начале июля Балтийский флот вышел в море из Рижской и Либавинской баз с пехотными частями на борту, их пришлось размещать кроме транспортных также и на боевых кораблях. Набивали бойцов и их имущество везде, где возможно, не только на палубах и в трюмах, но даже орудийных деках и крюйт-камерах (*пороховой склад), спали посменно, на каждом месте по трое. Но никто — ни моряки, ни солдаты, — не жаловались на тесноту, духоту и прочие неудобства, все осознавали такую необходимость, терпели ради предстоящего похода. За почти месяц ожидания назначенного часа в базах и лагерях пропитались ненавистью к вторгшемуся на их землю неприятелю и желанием покарать его. Знали от своих командиров об ожесточенных боях на фронте, мужестве и героизме воюющих солдат, сами торопились вступить в сражение и доказать, что они не хуже. И когда пришел приказ из Верховной ставки, то все — от рядового бойца и матроса до командующих флотом и экспедиционной группировкой, — вздохнули с облегчением и, не теряя ни дня, отправились в неблизкий путь.

В поход вышел практически весь флот, от линкоров до вспомогательных судов, среди них и каботажных (*прибрежного назначения), как-то приспособленных для плавания в открытом море, а также реквизированных у частных компаний. Флотское командование вынужденно было пойти на существенный риск ради исполнения приказа — доставить в кратчайшие сроки к французским берегам два корпуса численностью пятьдесят тысяч бойцов со всем снаряжением, мало того, еще два артиллерийских и три драгунских полка с их громоздким грузом. Всего набралось более тысячи судов, нагруженных до предела, по крайней ватерлинии, серьезный шторм мог причинить им немалые беды. Как-то обнадеживало то, что в это время — середине лета, — подобное ненастье на Балтике и в Северном море происходило достаточно редко. И действительно, природа смилостивилась к русскому флоту, на всем полуторатысячемильном пути лишь дважды попадали в небольшие штормы, но и они доставили неприятностей — потеряли в морских просторах или пучине без малого три десятка судов.