Чисто для видимости всеобщего участия, решено было дать по десяти минут каждой из делегаций. Здесь снова проявилась хватка Черчилля: он, оказывается, успел еще и договориться с кем-то, что от всей доброй двадцатки социалистических республик выступит единственный оратор. А кому не понравится — пускай молча радуется, что вообще допущен рядом с великими делами постоять.

Предложение Черчилля позволяло выслушать все заготовленные речи в один день, и потому его радостно приняли. Время шло, народы тщетно дожидались уменьшения налогов; за что воевали, в конце-то концов? Лишнего дня никто не желал терять, поэтому живо проголосовали «за» и перешли к ораторам европейских стран.

Выслушали финнов, шведов, датчан и эстонцев, и пламенных поляков. А потом и обиженную на пренебрежение Бразилию, и Мексику, и блистательную румынскую королеву, и лаконичных японцев, и Великого Князя Александра Михайловича от Крыма, и чехов, и хорватов, и бельгийцев, и голландцев, испанцев, португальцев, Андорру, Монако, Люксембург, Лихтейнштейн, Ватикан, и иже, и паки…

Солнце заметно перешло к западу, заблистали пруды знаменитого Версальского парка, воздух же под высоченными потолками оставался по-прежнему свеж. При Людовике не умели производить вытяжных вентиляторов, но что теплый выдох собирается под потолком, архитекторы понимали уже тогда, и высотой залов обеспечивали возможность всему королевскому двору танцевать ночь напролет.

Сейчас никто не танцевал, но потели в напряжении буквально все. Легендарную воду «Перрье», подаваемую служителями, пили бессчетно. Лучшие костюмы промокли под мышками, на спинах — словно бы тут грузили уголь, а не слушали речи да перелистывали статьи договора.

Наконец, когда квадраты света из окон уже порозовели, когда летний теплый закат решительно вступал в свои права, дошла очередь и до красных делегаций. От Приазовья прибыли всего-то три человека, и то из них Сашко Лепетченко адъютант, носитель папки с бумагами. Вот Приазовью, как самому незначительному, и доверили высказаться «за всех». Да еще издевательски задвинули на самый конец совещания, когда репортеры уже устанут, заскучают, разойдутся и вслушиваться в агитацию не осилят.

Вопреки ожиданиям, заговорил не идеолог Аршинов, но практик Махно:

— Дамы, господа, товарищи, и все прочие, собравшиеся сегодня здесь, в зале! Ознакомившись с проектом устава Лиги Наций и текстом договора вообще… Вы любезно дали мне время хорошо его изучить, благодарю!

Зал насторожился. Махно продолжал спокойным и ровным тоном, сразу разбудившим репортеров: