Черчилль теперь говорил в угрюмой тишине:

— Никто не может упрекнуть меня в любви к России. Но сейчас я против, сугубо против политики раскачивания лодки. Я предлагаю копить силы и ждать. Я не согласен с политикой Его Величества во Франции, я против ассигнований на работы с радием. Думаю, ему можно найти лучшее применение, нежели сверхбомба, да еще и за такую несусветную цену, к тому же и обещанная весьма нетвердо.

Сэр Уинстон оскалился:

— Надо знать русскую специфику, господа. Всего лишь обождав несколько лет, мы добьемся того, что большевики сами себя победят разными там авралами, пустопорожней беготней, ежегодной «борьбой с урожаем», «встречными заплывами», строевыми смотрами и тому подобной суетой, весьма и весьма затратной.

Черчилль выпрямился, широко разведя руки:

— Вот по каким соображениям я просил, а Его Величество принял мою отставку.

* * *

— Отставка для столь деятельного ума не лучший выход. Разгоряченный конь заболеет, если не поводить его рысью, а затем и шагом хотя бы полчаса после бешеной скачки. Чем займетесь на отдыхе?

— Выращиванием роз. Или шиповника. Черт возьми, чего угодно, лишь бы с колючками. Чтобы любой газетчик оставлял на них половину тела вместе с одеждой. А еще можно развесить ульи, завести пчел… Манчжурских шершней с жалом в треть дюйма… Осы, наконец, заведутся и сами!

Сэр Мэнсфилд посмотрел на сэра Уинстона с непритворным сочувствием:

— От сердца высказано.

— Газеты «Париж геральд» и «Нью-Йорк геральд» объединились, — проворчал Черчилль, обмахиваясь вынутой из-за пазухой рукописью. — Назвались «Геральд Трибун», и этот самый «Трибун» издал целый разворот, посвященный нашему с вами общему другу Корабельщику. Дескать, это не Корабельщик, а какая-то добрая фея, все же прочие при нем на посылках. Дескать, нужны Чемберлену документы на всех языках? Взмах волшебным зеркальцем и готово!

— И что же вас так расстроило?

— Если не считать, что меня перепутали с дражайшим сэром Артуром Невиллом, а зеркальце с волшебной палочкой? Черт, как вспомню, сколько мне пришлось побегать, чтобы просто выловить Корабельщика в Париже, и сейчас еще в пот бросает. Я даже похудел на два фунта! Представляете?

Черчилль засопел, закурил, победно уставив сигару в небо: здесь, на крыльце Адмиралтейства, уже можно было дымить крейсером.

— Не знаю, сколько у Корабельщика волшебных зеркалец, но волшебных палочек у него, самое малое, девять. И каждая не менее шестнадцати дюймов, только не вдоль, мой многоумный друг, а в диаметре! Длина же каждой палочки, в полном соответствии с наукой баллистикой, не менее пятидесяти калибров. Если он там, у себя в России, дирижирует всеми этими палочками сразу, то я не удивляюсь, что у большевиков растет и колосится даже в таких местах, кои неприличны для обсуждения джентльменами. Потому-то и кровавый передел собственности там остановился быстро.