– Да они не грабят, – с ужасом подумала старшая Зайцевская, – они… делят!

Грабёж идёт наспех, наскоро. Быстрей урвать да спрятать, пока войска не пришли. А тут – спокойная деловитость людей, не ожидающих кары от властей. Людей, делящих своё имущество.

– Не убивайте, родненькие, – в голос завыла Ираида Степановна, понявшая, что в живых их никто оставлять не собирается, – не убивайте! Оставьте нас живых с доченьками, мстить всё одно некому!

Крестьяне Теребеневки не прислушивались к женщине и похоже, просто не слышали. Так, шум природы.

– Что мы вам сделали? – Пыталась докричаться дворянка до крестьянских душ, – по совести всегда жили! Когда голод пять лет назад случился, мы кормили вас!

Молчание… только раненый Семён, уже перевязанный и причастившийся (единственный из присутствующих!) господским вином, остановился около Зайцевских.

– Сделали что? – Пьяненько переспросил он, подтащив к дворянкам кресло качалку и осторожно усевшись в него, – ишь ты, как в колыбели! Ловко придумано.

– Душа в душу жили! – Ираида Степановна попыталась поймать взгляд бобыля, уже забывшего о них, – кормили!

– Вы? Землицу, значит, мы пахали, а кормили вы нас? – Засмеялся Семён, – на барщине мы спину гнули да оброк платили, а кормили вы?

– Ну так земля наша! Самой Екатериной Великой предку моего мужа подаренная!

– Великой, – выплюнул бобыль, – Блудница Вавилонская, людей полюбовникам своим раздавала! От века свободные жили, землю пахали, а тут на тебе… рабы!

– За заслуги военные, – пыталась достучаться до пьяного разума мужика дворянка, приводя весомые, вбитые ещё в женской гимназии аргументы, – времена тогда такие, что без крепостничества никак. Ради единства государства…

Полыхнувшие бешенством глаза бобыля показали Зайцевской, что она несколько увлеклась. Аргументы, принятые в дворянских семьях за аксиому, немного иначе звучат для крестьян.

– Пока поместья в кормление[307] раздавали, да дворяне служили, мы ещё терпели. А после терпелка кончилась, – прошипел бобыль, – Много твой муж отслужил в Крымскую? Ась? А я вот вернулся оттуда калечный, спину согнуть не могу, век свой доживаю, никому не нужный. Сын твой служил? Нет… Батюшка у мужа твово? Сызнова нет. Только дед, да и то в гвардейском полку, а те известно как воевали – на танцульках. Ответвствуй мне, с какого ляда это ваше поместье? Землицу эту в своё время у наших прадедов отобрали, да вашим подарили. В солдатчину тоже мужики шли, не баре… Наша эта земля, наша от веку, по закону божескому и человеческому!

Бобыль задохнулся от гнева и некоторое время молчал. На худом его, испещрённом шрамами лице, дёргалась щека. Наконец успокоился и усмехнулся нехорошо, глядя как и другие – сквозь дворянку. Как будто её уже нет на этом свете.