— Что-то случилось? — рассеянно спросил император у вошедшего, тщетно пытаясь вспомнить его имя.

— Ваше величество! — взволнованно начал тот. — Обстоятельства вынуждают меня припасть к милостивым вашим ногам и смиренно просить защиты.

— Тебе кто-то угрожает? — вопросительно приподнял бровь Александр.

— Не мне, но моему честному имени! Точнее честному имени графов Блудовых!

«Да это же сын покойного Дмитрия Николаевича, Вадим», — припомнил наконец государь, но вслух сказал:

— Продолжайте.

— Вот, извольте, — протянул ему граф газету и, почти всхлипнув, добавил: — Гнусный пасквиль!

Александр II с недоумением взял газету, оказавшуюся «Дейли-ньюс», и бегло пробежался по странице глазами. Не найдя ничего предосудительного, он снова вопросительно поднял бровь.

— Вот тут, маленькая…

— «Наш корреспондент сообщает, что во время недавнего сражения у болгарского села Кацелева русские войска проявили беспримерную храбрость и выстояли против превосходящих сил османов, несмотря на…» Да в чем же пасквиль?

— Ниже, ваше величество!

— Ага вот… «…особенно отличился внебрачный сын графа Блудова, лично убивший турецкого главнокомандующего генерал Мехмеда-Али-пашу… находящийся в ссоре со своим знатным родителем, молодой человек добровольно вступил в армию, чтобы бороться за свободу угнетенных болгар…» И что же?

— Ваше величество, — трагическим тоном воскликнул чиновник, — но у меня нет никаких бастардов!

— Гхм, но у вас есть брат…

— Государь, это совершенно невозможно!

Неподдельная горечь и обида, прозвучавшая в его словах, заставила императора внутренне ухмыльнуться. Надобно сказать, что Александра Николаевича трудно было назвать верным мужем. Смолоду бывший очень влюбчивым человеком, он сумел сохранить это качество до зрелости, чем приводил в отчаяние свою супругу императрицу Марию Александровну. Правда, в последнее время он не то чтобы остепенился, но ограничился одной пассией — юной княжной Долгорукой, успевшей подарить ему уже троих детей.

Так что он обнаружил в себе весьма мало сочувствия к беде Блудова, а если припомнить, что сестра графа, Антонина Дмитриевна, была долгое время наперсницей императрицы и, по слухам, приложила немало усилий, чтобы вызвать у августейших супругов охлаждение друг к другу, то можно сказать, что почувствовал даже некое злорадство. Тем не менее жалобу высокопоставленного чиновника нельзя было оставить совсем без внимания, и государь, придав своему лицу приличествующее случаю выражение, милостиво повелел:

— Обратитесь с вашим делом к Мезенцову[72], я же со своей стороны распоряжусь о том, чтобы следствие было произведено в самые сжатые сроки и без лишней огласки.