— Скажите, поручик, а отчего вы сразу не допросили Будищева?

— Говоря по совести, я сразу не связал эти два дела. К тому же он был без сознания, а цесаревич, узнав о повреждении проводов и ранении обходчика, рвал и метал, не до того было. А тут еще эти трупы… В общем, пока вы не приехали и не указали на возможную связь, я бы и не подумал.

— И что думаете делать?

— Ничего.

— Вот как?

— Ну, сами посудите. Евреи целы, деньги тоже. Жалоб не поступало, да и сами они теперь далеко, благо хоть поставки идут исправно. Ворье местное кто-то перебил? Да туда им и дорога!

— А показания этого ефрейтора?

— Хитрова?

— Ну да.

— Простите, но ничего конкретного он не сказал. Преступлений Будищев не совершал, разговоров противу существующего строя не вел, а трофеи… кого этим удивишь?

— Убийство писаря?

— Бездоказательно! Думаю, дело в том, что его обошли по службе, вот он и злобится. Интриги, знаете ли, бывают не только в высших сферах.

— Все же, может, еще раз его допросим?

— Хорошо, только…

— Что только?

— Давайте я на сей раз буду «добрым следователем», мне как-то привычнее, да и Хитров меня знает.

— Нет возражений! — усмехнулся Вельбицкий, и жандармы весело рассмеялись.

В то же самое время Гаршин встревоженно остановился у кровати Будищева и пытливо вглядывался ему в глаза.

— Что они от вас хотели?