К полудню добрались мы до окраин Минска. Страшная картина предстала перед глазами. Большая часть города была разрушена. Дымящиеся руины, виселицы на улицах, группы пленных в сопровождении автоматчиков…

Вот и больница. У дверей ее, на асфальте, — сорванная вывеска: «Первая Советская».

Переговорив о чем-то в приемном покое с пожилой санитаркой, сопровождавшая меня женщина подошла вместе со мной к совсем еще юной медсестре в белом халате.

— Кира Каленик, — назвала девушка себя, а когда через минуту в дверях появился молодой человек со строгим, неулыбчивым лицом, добавила: — А это мой брат, хирург.

Внимательно оглядев меня, врач повернулся к моей попутчице:

— Он?

— Он, — кивнула та.

— Сделаем все что можно, — сказал хирург.

— Поправляйся, сынок. Счастливо тебе! — прощаясь, обняла меня «землячка» из Пятивщины.

В палате, куда меня в тот же день поместили, свободной оказалась лишь одна койка. Там лежало шестеро парней примерно одного возраста и пожилой рабочий-металлист. Кем были все они, я мог лишь догадываться.

Хотя в городе хозяйничал враг, больница жила своей размеренной жизнью. Медперсонал, состоявший в основном из женщин, спокойно и уверенно делал свое дело. Суеты или нервозности не замечалось. Кира Каленик и ее подруги — медсестры едва ли не круглые сутки проводили в палатах рядом с нами и, выхаживая нас, казалось, забывали о себе, о времени.

День за днем тянулись недели. Очень хотелось скорее подняться на ноги и пробиться через линию фронта к своим. Рана медленно, но верно заживала. Но вскоре по больнице разнеслась тревожная весть: гитлеровцы собираются провести строжайшую проверку всех находящихся на излечении. Сомневаться не приходилось, что раненых солдат и командиров Красной Армии ждала одна участь…

Вечером в палате со свертком в руках появилась Кира.

— Завтра утром за тобой придут. Приготовься, — шепнула она и, положив пакет под мою кровать, добавила: — Здесь одежда — брюки и рубашка. Все свое оставишь в палате — пригодится другим…

На следующее утро у дверей больницы появились две молоденькие девушки, приветливо улыбнувшись, представились: Марийка и Лида.

— Поживете пока у нас — в рабочем общежитии швейной фабрики, — заботливо поддерживая меня под руки, говорила дорогой Марийка. — Вот только питаться придется кое-как. Мы на одной картошке перебиваемся…

Окраинными глухими улочками, подальше от глаз патрулей, выбрались мы часа через два на Малую Серебрянку — пригород Минска. Здесь, в небольшом фабричной общежитии, в одной из пустующих комнат, мне предстояло провести недели две или три, пока не появится возможность уйти на восток, к линии фронта. Так объяснили мне девушки, помогая устроиться поудобней на широком матраце, аккуратно застеленном стареньким одеялом. Когда они ушли, в дверь комнаты кто-то постучал. Я отозвался, и на пороге, с кружкой и миской в руках появилась незнакомая мне женщина лет тридцати.