Тильзитский мир представил случай к довершению начатого Петром Великим, и император Александр должен был воспользоваться сим единственным случаем. В другое время европейские державы на основании так называемого европейского равновесия[1268] могли бы воспротивиться завоеванию Финляндии, но тогда меч Наполеона, брошенный на весы политики, перевесил все права и расчеты и только две державы, Россия и Франция, имели голос на твердой земле Европы. Не воспользоваться единственным случаем, представившимся в течение целого столетия, для блага России было бы более нежели неблагоразумно. В политике raison d’Etat[1269] выше всех правил, которыми должны руководствоваться люди в частных между собою сношениях. Петр Великий как отец плакал над заблуждением сына своего Алексея Петровича, намеревавшегося ниспровергнуть все великие его начинания[1270]; но как государь должен был поступить с ним строго и предать суду на основании raison d’Etat. Россия никогда не могла бы быть сильным и неуязвимым государством, каким она теперь, если б не завоевала Крыма, не назначила реку Дунай границею с Турцией, не приобрела областей по Неман[1271] и, наконец, присоединением всей Финляндии не отдалила бы границы с Швециею до Торнео и не овладела всем Финским заливом, восточным берегом Ботнического залива и Аландскими островами[1272]. Все эти завоевания были необходимостью для утверждения России в натуральных ее границах. Это настоящее шекспировское быть или не быть (to be or not to be)! Во многих отношениях приобретение Финляндии даже важнее других завоеваний.

Кто в Тильзите решил участь Финляндии? Ужели Наполеон первый сделал предложение императору Александру прибресть необходимую для России область? Наполеон ненавидел короля Густава-Адольфа IV, но едва ли он мог сделать предложение к усилению России. Мнения европейских политиков на этот счет различны. Как бы то ни было, но в Тильзите решено, что Финляндия должна принадлежать России.

Началось, как водится, бумажною перестрелкой, дипломатическими нотами, но шведский король никак не хотел верить, что Россия начнет войну, и не делал никаких приготовлений к защите Финляндии. С нашей стороны не было также больших усилий. Когда шведский король не только не соглашался на союз с Россиею и Данией, но даже перестал отвечать на ноты русского двора, император Александр повелел трем дивизиям – 5‐й, генерала Тучкова 1-го, 17‐й, графа Каменского[1273] [1274], и 21‐й, князя Багратиона, выступить из Эстляндской и Витебской губерний к границе финляндской[1275]. Всего в трех дивизиях было до 24 000 человек с нестроевыми. Всей кавалерии было: Гродненский гусарский (ныне Клястицкий) полк, Финляндский драгунский, Лейб-казачий (состоявший тогда из двух эскадронов) и Казачий Лощилина[1276]. Пехотные полки были совершенно расстроены после последней Прусской кампании (1806 и 1807 годов) и, кроме того, лишились множества людей от болезней (злокачественных горячек), свирепствовавших в Литве. Не успели обмундировать войско, ни снабдить амуницией и обозами[1277]. Войска двинулись с зимних квартир в половине декабря, шли поспешно и в последних числах января уже были в Старой Финляндии, в окрестностях Вильманстранда, Нейшлота и Фридрихсгама[1278]. Чрез Петербург полки проходили ночью, чтоб жители столицы не видали расстройства войска[1279]. Вслед за полками посылали из Петербурга амуницию, обмундировку и обувь. В Старой Финляндии полки преобразовали из трехбатальонных в двухбатальонные, оставляя кадры третьего батальона для укомплектования рекрутами. Все это делалось так поспешно, что к концу января войско было одето, обуто, хорошо вооружено, полки преобразованы и готовы вступить в сражение. Правда, в полках было много рекрут, но основание полков было твердое и состояло из старых суворовских солдат и храбрецов, приобретших опытность и привыкших к войне в борьбе с непобедимыми легионами Наполеона в 1805, 1806 и 1807 годах. Важно было то, что все офицеры, за исключением весьма малого числа, были уже знакомы с пороховым дымом, и знали, что значит война и битвы. Словом, войско было превосходное.