Князь Долгоруков был прекрасный мужчина, ловкий во всех воинских упражнениях, храбрый до ослепления. Он командовал авангардом генерала Тучкова 1‐го при штурме укрепленной позиции в индесальмских дефилеях. Когда 4‐й егерский полк, взяв сперва шведские шанцы, был опрокинут штыками, а в отступлении увлек с собою Тенгинский и Навагинский мушкетерские полки, князь Долгоруков бросился вперед, чтоб остановить отступающих и повести их обратно на шведов. Уже на голос его отступавшие начали собираться и строиться, как неприятельское ядро поразило его в ту самую минуту, когда он хотел слезть с лошади и идти на шведскую батарею во главе собранных им солдат… Не только при дворе, но и в войске оплакивали его смерть. Ему было тогда тридцать лет от рождения, т. е. он одним годом был моложе государя императора[1649].

Граф Буксгевден, получив донесение о неудачном индесальмском деле и быв в то же время ложно извещен о высылке новой помощи Сандельсу генералом Клеркером, велел Тучкову оставаться в оборонительном положении, наблюдая Сандельса, а графу Каменскому приказал выступить вперед и угрожать Клеркеру нападением, чтоб принудить его или к отступлению, или к возвращению отрядов, высланных на усиление Сандельса.

20 октября граф Каменский выступил из Гамлекарлеби. Вместо того чтоб стращать генерала Клеркера по предписанию главнокомандующего, граф Каменский решился начать военные действия с прежнею энергиею, надеясь на своих воинов, которых мужество и любовь к себе он уже испытал. «Мы начали бить, мы и добьем!» – сказал граф Каменский авангарду, остановив его на походе. «Рады стараться! – отвечали солдаты. – С вами в огонь и воду!» И точно, по его слову мы шли в огонь и в воду – в настоящем значении этих слов!

Позиция при Химанго[1650], между озером и морем, за рекою и болотами, почиталась неприступною. Здесь устроены были батареи, правильнее сказать, сооружена настоящая крепость, защищавшая фронт позиции. Кроме того, неприятель имел здесь канонирские лодки, которыми мог бы делать диверсию и беспокоить наш левый фланг. Граф Каменский, не зная намерений неприятеля, приготовился к новому сражению, подобному Куртанскому и Оровайскому, или, лучше сказать, к штурму позиции. 21 октября посланы были от авангарда нашего разъезды для открытия неприятеля. К удивлению всех, разъезды сообщили известие, что шведы оставили свою укрепленную позицию при Химанго и, сжегши пять мостов, остановились за рекою Калаиоки. Корпус графа Каменского двинулся вперед.

Оставив главные силы свои перед неприятелем, граф Каменский с отрядом генералов Казачковского (в этом отряде был и наш эскадрон), Тучкова 3‐го и Ушакова пошел вправо, в обход неприятельской позиции, пробираясь непроходимыми болотами, лесами и утесами. Бόльшую части пути мы вели лошадей за поводья, а сами шли пешком. Иногда приходилось спускать лошадей с стремнин и вытаскивать из болота. Лошади чуть двигались, люди были утомлены до крайности, но шли без ропота за своим любимым начальником. Пушки переносили на руках чрез утесы и топи. Граф Каменский шел впереди и подавал собою пример, припоминая переход чрез Альпийские горы с Суворовым и рассказывая о нем окружающим. Ручьи мы переходили вброд. Продолжая утомительный поход около полутора суток, граф Каменский 27 числа к полудню прибыл на предположенное место, преодолев величайшие трудности. Тотчас устроили две переправы чрез реку при Питкайсе и Рако, а между тем Кульнев приготовлял материалы для моста на большой дороге. Это смелое движение принудило неприятеля к отступлению, и 28 числа в 5 часов вечера наши уже были в Калаиоках, позиции, не уступающей химангской.