Радик уже скрипел между кроватями, собирал деньги.

Виктор Марьянов отказался дать.

— Не хочу, — сказал Виктор. — На похороны дам. А так... Пусть меня медицина сначала на ноги поставит. Я ей отдарю.

Он въехал на своем кресле в палату следом за Радиком, и теперь они смотрели в глаза друг другу, два человека одного возраста, одной беды.

У Радика рубаха распахнута, ключицы хрупкие и кожа молодая, чуть желтенькая с прошлого лета. Глаза сидят широко, светлы и переменчивы, волосы крупными витками на лбу.

— Я сказал, встану — и встал. Сказал пойду — и все! У медицины свой курс, а у меня свой, понял? — Радик еще больше перегнулся на костылях, ближе к Виктору. — Что бы мне кто ни семафорил, пусть семилетку прокантуюсь в дерьме, а все равно человеком буду. Понял? А если нет — значит, рублю тали — и кормой вперед...

Виктор крутнул колеса, попятился к своему обычному месту в коридоре.

Девятая палата деньги трясла из блокнотов, из-под подушек.

И деньги эти были потрачены все же на мимозу. Букет вышел большой, каждый в девятой палате погружал в него лицо и чувствовал на щеках, на лбу, губами ловил прохладный воздух марта вместе с дальним, чуть душным от цветочной пыли запахом юга.

Вручать букет вызвался Пахомов, человек из палаты номер двенадцать, он когда-то подрался, теперь выздоровел. Можно было, конечно, найти получше человека на такую роль, но добровольцев не оказалось больше: все-таки страшно, и пижамы у всех не первой свежести, и тапки сбиты, не по ноге...

Вручение произошло на торжественном собрании в конференц-зале. Пахомов прошел в полосатой пижаме посреди нарядных сидящих людей до президиума. Протянул букет и поздравительную открытку, Корецкий принял, а Пахомов чуть внятно сказал:

— Поздравляем, значит. По случаю праздника... Восьмое марта...

Он потоптался на месте, повернулся. Все хлопали ему и улыбались.

Праздник в конференц-зале двинулся дальше своим чередом. В палатах долго не спали и слышался смех. Никто не понуждал больных в этот вечер соблюдать режим. И музыка доносилась.

В одиннадцатом часу привезли человека без памяти. Он был во хмелю, его сбила машина. Глаза у человека от сотрясения мозга сошлись к переносью. Вздыхал он редко, с хриплым рокотаньем. Ему дали пока кислородную подушку, он поутих.

Дежурная сестричка убежала в конференц-зал: хоть самую малость глотнуть своего праздника. В коридоре остался только Виктор Марьянов да этот первым пострадавший на празднике человек.

Виктор глядел на беспамятного человека, в глазах у Марьянова было всегдашнее лихорадочное любопытство, будто вот здесь, сейчас, должно случиться для него невесть что, самое жданное, разгадка всех вопросов.