Дома их дожидалась Марта. Она уже уложила детей и сидела на кухне, глядя на разорванный конверт и письмо перед собой.

Пока умывались и усаживались ужинать, она ни о чём не спрашивала. Молча разложила гороховую кашу с луком, заварила травяной чай и предложила Клаусу лёгкого пива. Муж вопросительно взглянул на неё: откуда?

— Бергман принёс. За починку упряжи.

Клаус коротко рассказал, что увидели и узнали в городе. Марта долго молчала, потом показала на письмо.

— От Берты. Из Берлина.

Берта была близкой подругой Марты со времён учёбы в университете. Валя не раз слышала рассказы об их студенческой жизни, о том, что Берта мечтала работать конституционным юристом, быть среди тех, кто станет строить настоящую республику в бывшей империи. Но тогда в Германии, только-только выбиравшейся из последствий мировой войны, люди ещё не представляли себе женщин в политике. Берта надеялась пробиться к этой интересной для неё работе, но в конце концов вышла замуж за австрийского архитектора и уехала в Вену. Теперь, когда её муж погиб на Восточном фронте, она вернулась в Берлин, учила девушек рукоделию и домоводству и писала Марте длинные письма. Марта говорила, что в Берте спит великий журналист или писатель, но проснуться он сможет только не при этом режиме. Теперь она начала читать вслух.

Как ты помнишь, я была в Гамбурге прошлой осенью, когда британцы его бомбили. Тогда я чудом спаслась и не смогла описать тебе весь тот кошмар, что творился в городе. Теперь он настиг нас в Берлине. Я слушаю британское радио, они опять говорят об «огненном шторме», считая опыт Гамбурга вполне успешным. Тогда их нечеловеческие зажигательные бомбы падали на город сплошным дождём. Ветер (не знаю, какой больше — природный или от взрывной волны) добавлял огню силы. Пламя стеной неслось по улицам, как нам казалось, со скоростью самолёта. Мне повезло: я была в порту, и мы прятались в убежище у самой воды. В бывших складах пряностей. А в центре на узких старых улицах огонь высасывал кислород из бункеров и подвалов, поэтому даже не задетые ни бомбами, ни огнём помещения становились братскими могилами. Нам потом приходилось разбирать эти горы маленьких высохших заживо трупов. Уже позже, по дороге в Берлин, я слышала от людей, что столб дыма над Гамбургом был виден за десятки километров. Чего англичане пытаются добиться своими атаками на гражданское население? Ужас, который творится теперь в Берлине при ковровых бомбардировках, вызывает у меня не желание сдаться, а наоборот — какую-то энергию, смешанную с непокорностью. Если они надеются этим сломить наш дух, то определённо облаивают не ту луну[110]. Женщины в очередях говорят, что ситуация безумна, что они уже хотят мира, и чем скорее наши власти его заключат, тем меньше риска, что сюда придут англичане или, не дай бог, — красные. По-прежнему слушаю американские и английские передачи и понимаю, что война уже точно проиграна. Остаётся надеяться только, что это будет скоро и что всё же придут американцы. Если придут красные — будет страшное. Они должны слишком сильно нас ненавидеть.