Да, тут нельзя надевать перчаток и приходится работать голыми руками, если хочешь, чтобы работа шла как надо; а долго ли в таком случае отморозить руки? «Ничего, обойдется», – говорит Амунсен; он из тех, что не сдаются. Человек упорный во всем, за что бы ни взялся. Я подбадриваю его, говоря, что вряд ли кто до него работал, стоя где-то на верхушке ветряной мельницы в такой мороз, на широте свыше 83°. Большинство экспедиций при такой низкой температуре прекращало всякие работы на открытом воздухе.

– Вот как! – говорит он. – А я считал, что в других экспедициях люди были повыносливее нас; мы тут чересчур много отсиживаемся в своих норах.

У меня не было никакого желания выводить его из заблуждения, хотя знаю, что это ему не помешает с одинаковой готовностью делать всегда и все, что только в силах он сделать.

Странное, собственно, теперь время. У меня такое чувство, словно я готов к летней экспедиции – будто весна уже пришла; а ведь еще только середина зимы, самый характер летней экспедиции еще не совсем выяснен. Лед спокоен и лишь потрескивает от мороза, как и «Фрам».

На днях я опять читал отчет Пайера о санной экспедиции на север через Австрийский пролив. Нельзя сказать, чтобы чтение это действовало ободряющим образом. Землю, которую он описывает как царство смерти, где, по его мнению, он и его товарищи неизбежно погибли бы, если бы им не удалось найти опять свое судно, – эту землю мы считаем своим спасением, рассчитываем сделать своим убежищем, когда наш провиант истощится. Это может показаться легкомыслием.

Я, однако, вовсе не думаю этого. Я твердо убежден, что земля, уже в апреле изобилующая медведями, люриками и кайрами, земля, где тюлени лежат прямо на льду, должна быть «страною обетованной, текущей молоком и медом» для двух мужчин с хорошими ружьями и верным глазом. Здесь, несомненно, можно будет добыть достаточно не только пищи насущной, но и сделать запас для дальнейшего путешествия на Шпицберген.

Правда, подчас приходит мысль, что как раз тогда, когда мы острее всего будем нуждаться в пище, ее и не будет, но такие мысли быстро исчезают. Не следует забывать слова Карлейля[249]: «Человек может и должен быть мужественным; он должен всегда идти вперед и действовать, как мужчина, непоколебимо веря в свое призвание и в свое назначение».

Правда, у меня нет никакого предназначения – было бы недурно иметь его на такой случай, – но тем не менее мы отправимся. Четыре недели или немного меньше быстро пройдут, и прощай тогда наше уютное жилище, дававшее нам кров полтора года. Мы двинемся во мрак и в холод, в царство неведомого.