Как раз перед самым переездом приюта в новое помещение заболела тифом Генриетта, жена Михаила Зильберберга. Очутившись в гетто, Генриетта постоянно твердила Стефе, что все они умрут голодной смертью. С утра до вечера она меняла свои пожитки на продукты питания для себя и мужа. Теперь казалось, что ей суждено умереть не от голода, а от тифа.
Все десять дней, пока Генриетта лежала в полусознательном состоянии в своей квартире, Зильберберг не показывался в приюте из страха занести инфекцию. Ему удалось показать жену нескольким врачам, но у тех не было почти никаких лекарств, и состояние Генриетты становилось все хуже. Как-то на склоне дня, когда Зильберберг уже потерял надежду, у его дверей появился Корчак со своим докторским саквояжем. Осмотрев больную, он ввел ей драгоценную сыворотку, которую принес с собой. В последующие дни он заходил регулярно, продолжая лечение. Борясь за жизнь, Генриетта слышала его голос — Корчак задавал ей вопросы, проверяя, пришла ли она в себя: «Вы помните, как вас зовут?» А потом ободрял: «Не сдавайтесь! Не позволяйте Гитлеру одержать еще одну победу!» Как-то поздно вечером, просидев у ее постели несколько часов кряду, он сказал Зильбербергу: «Похоже, жар спадает. Она будет жить». Корчак оказался прав.
Генриетта не пошла вместе с мужем в новое здание приюта, выходить на улицу ей казалось слишком опасным. По словам Зильберберга, в помещении было душно и гораздо менее удобно, чем в доме на Хлодной. Кухня оказалась крошечной, а на сто пятьдесят детей и персонал имелась всего одна ванная. Тем не менее Корчак встретил его своей обычной улыбкой, а дети пришли в восторг и спели свой гимн:
Поскольку стена гетто прочно сомкнулась вокруг евреев, отсутствие их польских «братьев и сестер», оставшихся по ту сторону границы, становилось почти физически ощутимой потерей. Гебраист Хаим Каплан даже писал в своем дневнике: «Души наши жаждут увидеть хоть одно лицо нееврея». И далее перечисляет пять неевреев, которых удается увидеть обитателю гетто: сборщик налогов, сборщики ежемесячной платы за газ и электричество и два кондуктора в еврейском трамвае. Если, к несчастью, еврей окажется привлеченным к суду, то увидит шестого — судью.
Испытывая похожее чувство утраты, христианские друзья Корчака стали изобретать способы повидаться с ним. В один из пасмурных ноябрьских дней, когда небо было покрыто тучами, а земля — грязным снегом, Марии Чапской удалось позаимствовать у кого-то пропуск в гетто. Поскольку трамваи единственного маршрута, проходящего через гетто, не останавливались на его территории, она вышла из вагона на остановке перед въездом в гетто и предъявила документ немецким и польским полицейским снаружи, а также их еврейским коллегам внутри огороженной зоны. Пока она шла по запруженным толпами улицам мимо торговцев сигаретами и семечками, мимо нищих, демонстрирующих обмороженные конечности, мимо полуголых детей, на которых никто не обращал внимания, стало темнеть, хотя вечер еще не наступил.