После того как Корчак осмотрел детей и поговорил с ними, Марина предложила ему зайти в ее комнату, отдохнуть и выпить чаю. Когда они остались одни, она призналась, что укрывает трех еврейских детей. Она смогла пойти на это, поскольку дети прекрасно говорили по-польски, но раскрыть их национальность другим воспитанникам она не решилась, боясь, что те ненароком проговорятся.

Корчака не надо было убеждать в том, что жизнь и по эту сторону стены полна опасностей: польское население страдало от нехватки продовольствия и топлива, немцы тысячами угоняли варшавян на принудительные работы в Германию. Многие погибали от рук нацистов, в том числе и бывший стажер Ян Печинский, которого Марина готовила себе на замену в качестве директора приюта.

Когда Корчак поднялся, чтобы вернуться в гетто до наступления комендантского часа, Марина попросила сторожа интерната Владислава Чихоча проводить доктора. По дороге Корчак попросил Владислава не покидать Марину и детей до конца войны (Чихоч счел эту просьбу за оказанную ему честь), а прощаясь, уже вблизи стены, поцеловал его в лоб. Владислав проводил взглядом Корчака, исчезнувшего за воротами гетто.

Через десять дней после этого посещения Белян гестапо расклеило объявление, где говорилось, что любой еврей, покидающий гетто без официального разрешения, будет арестован и расстрелян. Неделей позже немцы схватили восьмерых евреев, пытавшихся тайно пронести в гетто продукты из арийской зоны, и приговорили их к смертной казни. Юденрат обратился к немцам с просьбой помиловать провинившихся и провести «законную процедуру судопроизводства». Однако в семь тридцать утра семнадцатого ноября немцы приказали польской полиции привести приговор в исполнение в тюремном дворе. Шестеро из «преступников» были женщинами. Одна из них, шестнадцатилетняя девушка, молила Бога считать ее смерть жертвой ради ее народа, чтобы прекратились казни евреев. Тысячи людей, стоящих вокруг тюрьмы, рыдали. Слезы были и на глазах польских полицейских, когда они стреляли по команде офицера.

Несмотря на все ужасы гетто, люди цеплялись за надежду, что война скоро закончится поражением немцев. Евреи ждали этого дня с такой страстью, писал Хаим Каплан в своем дневнике, что отказывались кончать жизнь самоубийством, боясь пропустить его наступление. К середине декабря, казалось, для таких надежд появились основания: после трехмесячного стремительного движения в глубь России немцы встретили сопротивление у ворот Москвы, а США вступили в войну с Германией и — после нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря — Японией. Но в Варшаве еще не знали, что немцы построили в Хелмно первый лагерь уничтожения и теперь могли отказаться от использования пулеметов для массового умерщвления евреев, как это было в Киеве, Риге и Вильнюсе, где за этот период они расстреляй соответственно 34 000, 28 000 и 25 000 евреев.