Вскоре Гитлер был переведён в крепость Ландсберг, современную тюрьму приблизительно в сорока милях к западу от Мюнхена. Это не была военная крепость, поскольку термин
* * *
Гитлеру в Ландсберге казалось, что всё потеряно. Сначала он отказался дать показания и объявил голодовку, во время которой он потерял 11 фунтов. Казалось, что он боялся возврата к существованию в качестве господина Никто. Несмотря на свою национальную кампанию ранее в том году для рекламирования своего национального имиджа, для большинства немцев Гитлер оставался безликим.
Более того, в глазах публики только что произошёл «путч Людендорфа», вовсе не «путч Гитлера». Например, в далёкой Рейнской области Йозеф Геббельс записал в своё дневнике через день после события: «В Баварии националистический переворот. Людендорф снова вышел на авансцену». То, как люди разговаривали или писали о Гитлере между 9 ноября и началом его судебного процесса в конце февраля, также демонстрирует, что, несмотря на его усилия превратиться в глазах публики из барабанщика в вождя, он не рассматривался даже в качестве движущей силы путча, не то что в роли будущего вождя Германии.
Например, в декабре 1923 года Мелания Леманн пришла к выводу, что если бы путч был успешным, то для Гитлера была бы создана должность, «которая дала бы ему возможность доказать, что он был способен добиться чего-то выдающегося». Её муж выразил подобную точку зрения в письме к Густаву фон Кару: «В Гитлере я видел человека, который благодаря своим блестящим талантам в определённых областях был предназначен стать тем „барабанщиком“, которого у Германии нет, как однажды заявил Ллойд Джордж. По этой причине я бы предпочёл дать ему пост, который позволил бы ему использовать его выдающийся дар на службу отчизне».