С одной стороны, этот роман, как и многие другие художественные тексты Лескова, родился из пены дней – в его черновую рукопись были вклеены вырезки из «Биржевых ведомостей», питавших авторский замысел⁵¹³. На рубеже 1850—1860-х годов, помимо «женского» и «тюремного» вопросов, в светской и стремительно расширяющейся церковной печати[99] началось бурное обсуждение положения духовенства, его быта и нравственного облика, а также духовного образования в России, отношений Церкви и государства, возможных направлений церковной реформы⁵¹⁴. Выход за границей откровенной и мрачной брошюры отца Иоанна Беллюстина (на нее сошлется персонаж Лескова, отец Савелий Туберозов) «Описание быта сельского духовенства» (1858) о причинах униженности русского духовного сословия, а затем и публикация, уже в России, «Очерков бурсы» Помяловского (1862–1863) об изнанке семинарского образования только подхлестнули дискуссию.

С другой стороны, Лесков совершил сразу три небывалые в русской прозе вещи, перенесшие «Соборян» из сиюминутного контекста в литературную вечность.

Во-первых, он дал голос прежде молчаливому в литературе духовному сословию. «Нотатки» протоиерея Савелия Туберозова в его «демикотоновой книге» – текст редкий по насыщенности и психологической, и бытовой, и языковой и, пожалуй, лучшее, что есть в этой книге. Священники и семинаристы на ключевых ролях появлялись в русской прозе и прежде: в повестях Н. Д. Хвощинской «Баритон», М. И. Осокина «Ливанов», Н. А. Благовещенского «На погосте», Ф. М. Решетникова «Ставленник», романа Н. Ф. Бунакова «Озерской приход»⁵¹⁵; но их героям недоставало непосредственности и жизни, они получались картонными, авторов словно бы сковывало благоговение перед духовным саном. И только Лесков в «Соборянах» сумел сделать с духовенством примерно то же, что за 20 лет до того Тургенев в «Записках охотника» с крестьянами: рассказал о клириках как о людях – со своей психологией, со своей особенной манерой говорить и мыслить.

Во-вторых, в «Соборянах» он запечатлел совершенно новые для литературы типы, оформившиеся не в дворянском, не в купеческом – в духовном сословии. Впервые на страницах русской прозы появились пастырь-ревнитель, пастырь-смиренник и добродушный дьякон-богатырь без царя в голове, описанные с тонкостью и знанием дела.

Наконец, в-третьих, Лесков изобрел новый повествовательный жанр, продемонстрировав на практике, как его изобретение работает. До этого никто романов хрониками не называл.

Страсть Лескова к литературному изобретательству, как уже говорилось, выдвигает его из общего ряда писателей XIX века, авторов реалистического склада, родившихся на грубом шинельном сукне, и объединяет с экспериментаторами XX столетия, авангардистами и модернистами. Раздражение «искусственной и неестественной формой романа» Лесков высказал уже после того, как были написаны «Соборяне», очевидно, опираясь на опыт их создания, – в повести «Детские годы (из воспоминаний Меркула Праотцева)» (1875):