Если в цикле о праведниках Лесков показывал, каким прекрасным может быть человек, то в святочных рассказах – каким может быть человеческий мир: он словно бы исправлял в них невыносимость жизни, распрямлял ее кривизну. И вот уже угрюмый помещик, списанный с Михаила Страхова, родного дяди-монстра, превращался в ласкового диккенсовского дядюшку («Зверь»), а скупой и мнительный отец невесты становился щедрым дарителем («Жемчужное ожерелье»). Любопытно, что Лесков корректировал и жизнь персонажей собственных произведений. Злодею Фирсу Князеву и безвольному, ограбленному им племяннику Ивану Молчанову из давней пьесы «Расточитель» он в рассказе «Христос в гостях у мужика» подарил примирение и взаимную любовь: бессильным, застывшим в снежной буре стариком пришел вчерашний злодей в дом к Ивану, которому когда-то сломал жизнь, а тот вовсе не в безумии, как в пьесе, а в трезвом уме и доброй памяти простил дядю.

Лесковские чудеса всегда свершались без привлечения мистики, имели рациональное объяснение, как бы ни сердился когда-то на это Достоевский: в их основе лежали чьи-то остроумие, смекалка, доброта, щедрость или даже чрезмерная спесь, как у выбившегося в люди героя «Штопальщика», не пожелавшего носить одну фамилию с бедным мастером и подарившего ему дом и другое имя. В 1880-е годы Лесков сочинил около десятка таких рассказов, хотя некоторые записал в святочные уже задним числом, добавив рождественского колорита для сборника, так и названного – «Святочные рассказы» (1886).

В те же годы Лесков увлекся сочинением легенд – расшивал цветными узорами истории, заимствованные из древнерусского Пролога, часто переиначив и перелицевав до неузнаваемости. На страницы высыпали фокусники, танцовщицы, родовспомогатели, певцы; цветочницы, продававшие и розы, и себя; жрецы и виночерпии. Христианские легенды Лескова получились живописны до рези в глазах: синеокие кувшины с золотистым вином склонялись над чашами; зрели яблоки, абрикосы, персики, лимоны, сочные груши и апельсины; благоухали лилии, розы и жасмин. «Пиликан» всё играл на скрипочке. Под пальмой пастух развесил ветошки, вокруг прыгали желтые козы. Скала сияла рубинами в лучах отходящего солнца, холмы отливали аметистом.

Форма легенды была созвучна природе художественного дара Лескова, склонного к притче, сказке, анекдоту, однако до тех пор он еще не испытывал ее всерьез. Переложенные на язык художественной прозы легендарные сюжеты вошли в России в моду на рубеже 1870—1880-х годов благодаря популяризации Тургеневым легенд Флобера, переводам исторических романов о Древнем Египте немецкого египтолога Георга Эберса, «Флорентийской легенды» английского романтика Джеймса Генри Ханта и, наконец, беллетризированных текстов Эрнеста Ренана о первых веках христианства.