Публично правда Лесков новые литературные веяния не одобрял: «Нужно не описание красоты, а ее влияние на облагораживание характера» – и не сомневался, что любители красоты, оторванной от морали и нравственной пользы обществу, долго не протянут: «Знаю только, что при большей свободе печати все эти “чистые” художники, символисты, метафизические идеалисты и измопассанившиеся беллетристы сами собой должны будут улетучиться из коренной русской литературы. Настоящие литературные темпераменты сотрут их, и у последних не найдется ни уменья, ни духу бороться за свои знамена. Они должны защищать нынешнее положение печати и находить, что литература делает прекрасно свое настоящее дело»⁸⁹².

Поэтому и в легендах он на уровне пальцев любил раскраску, а умом ценил мораль, в его «византийских» сочинениях совсем простую: истинная святость заключается в добрых поступках и скромности. Именно по молитве простого дровосека, чьими основными добродетелями являются честный труд и смирение, начинается дождь, спасающий всех от засухи («Повесть о богоугодном дровоколе»). Заглавный герой «Скомороха Памфалона», легкомысленный гаер, не пожалевший, однако, своего внезапного заработка для спасения ближнего, оказывается выше пустынника Ермия, бывшего патриция, который раздал всё свое имущество и ушел в пустыню. Египтянка, вынужденная стать блудницей после того, как растратила свое имение на помощь нуждающемуся, никак не может дождаться, когда же священники признают ее достойной крещения, и, наконец, принимает его на пороге смерти, от двух ангелов («Прекрасная Аза»). Кузнец Зенон, в борьбе с блудной страстью выколовший себе глаз, оказывается сильнее целого народа с его жрецами и способен сдвинуть гору («Гора»). Дурачок Панька смягчает даже грозного Хан-Джангара («Дурачок»). Маланья единственная во всём селе пригреет и сухорукого, и безногого, все над ней потешаются за ее простоту, а она меж тем побеждает смерть («Маланья, голова баранья»). Отец Василий из «Дворянского бунта», страдающий от запоев, однако в покаянной молитве «плачущий до ужасти и просветляющийся до прелести», превосходит в человеколюбии непьющих, но лицемерных священников и архиереев.

«Оставайся при одном ученьи Христа и иди служить людям», – говорит отшельник Данила («Совестный Данила»). Это и есть первая заповедь, высказанная Лесковым: истинный христианин служит людям. Если он писатель – служит своими сочинениями.

Заповедь вторая, не проговоренная им вслух, проступает сквозь все легенды с неотменимой ясностью. «Радуйтесь и веселитесь, потому что мир сей беспредельно красив, бесконечно разнообразен», – вот она, текущая светлым потоком из клюва бронзового ибиса, что стоит в мастерской художника, отзывающаяся в описаниях наряда красавицы, раскрашенных судов «с крокодилами на носах и под парусами пурпурного и голубого цвета», толпы «цветочниц, музыкантов, продавцов рыбы и фокусников». Лесковские легенды – сонмы красивых людей и вещей, словно помимо воли автора свидетельствующих, что мир спасет красота: