О всяком крупном деятеле в любой отрасли неизбежно создается ореол легенд, которые всегда опережают его появление в новом для него коллективе. Жизненный путь Бориса Глебовича, прошедшего через ряд руководящих должностей в промышленных гигантах Урала, способствовал возникновению такой легенды. Всякая легенда, таков уж закон этого жанра, выхватывает одну-две черты героя и непомерно усиливает их, пренебрегая всеми остальными компонентами сложного человеческого характера. Так вот, где-то в середине 1955 года у нас прошел слух, что к нам назначается директором Борис Глебович Музруков, который уже поработал и директором Уралмаша, и комбината № 817, самого большого предприятия нашей отрасли. В моем представлении, да и, пожалуй, в представлении многих других людей, лично не знавших Бориса Глебовича, вырисовывалась этакая фигура “сталинского наркома” — довольно распространенного персонажа художественной литературы того времени, описывающей и романтизирующей ударные стройки и трудовые подвиги эпохи первых пятилеток.

Наиболее ярко такой руководитель запечатлен в образе генерала Листопада в повести Веры Пановой “Кружилиха”. Это жесткий бескомпромиссный руководитель, не считающийся с человеческими слабостями и умеющий добиваться выполнения стоящего перед заводом (институтом, предприятием) задания. Подразумевалось, что только благодаря руководителям такого типа уральская промышленность смогла обеспечить нашу армию необходимым оружием. Ходили слухи, что генерал Листопад списан писательницей Пановой с Бориса Глебовича Музрукова.

Нельзя сказать, чтобы образ Бориса Глебовича совсем не соответствовал этому представлению. Кое-что, особенно во внешнем облике, наводило на подобные ассоциации».

От чисто эмоционального восприятия облика и манер нового директора многие специалисты быстро и, надо сказать, безжалостно перешли к прямой критике его руководящего стиля.

Б. В. Литвинов, в 1951–1955 годах сотрудник газодинамического сектора КБ-11, высказывает такое мнение: «Попытки Б. Г. Музрукова руководить всем в КБ были не только непрофессиональны, но и являлись вмешательством в сферу деятельности Юлия Борисовича Харитона, чего прежние директора не делали. Юлий Борисович в силу своей деликатности, наверное, находил достаточно тонкие способы довести до Бориса Глебовича ненужность вмешательства директора в научно-техническую деятельность вверенного ему предприятия. Другие же научные сотрудники не стеснялись говорить об этом прямо на совещаниях. Борис Глебович оставался при этом невозмутимым, но чувствовалось, что такое неуважительное отношение к директору было для него необычным. Надо отдать ему должное, Борис Глебович все понял и не пошел наперекор всем, против сложившихся на объекте отношений».