— Маруся Муравьева в седьмой класс пойдет учиться. Девка-то шибко грамотная!

«Седьмой класс» — тогда звучало очень солидно, ведь в совхозе и в ближайших деревнях было еще много неграмотных и малограмотных, молодежь, окончив три-четыре класса, бросала школу и шла работать.

Маруся Муравьева просиживала долгие часы в Красном уголке или библиотеке и, не отрываясь, читала книги. Во всем совхозе не было человека, который бы читал столько, сколько Маруся, если не считать Любы. У нее был такой характер, что ее побаивались даже взрослые, и если Люба что-либо требовала у руководства совхоза, ей никогда ни в чем не отказывали.

Прочла Люба в районной газете «Колхозное знамя», что Красные уголки должны иметь патефоны с целым набором пластинок, и потребовала в рабочкоме совхоза купить патефон и пластинки. И купили, хотя достать патефон было очень сложно. В сельпо не было. Несколько раз ездили в Рязань и, наконец, достали.

И вот теперь Люба два раза в неделю устраивала в Красном уголке «вечера патефона», на него сходилось много молодежи не только совхозной, но и колхозной, из артелей. Послушать патефон и потанцевать под него приходила даже Маруся Муравьева, ради этого она оставляла свои книги.

Тоня Логинова чаще всего убегала после работы в Высоковский колхоз к рыжей Стешке за новостями. У Стешки были какие-то особые способности обо всем узнавать первой, все видеть, все слышать. Рассказывали, что она раньше всех проведала, что в Глебково-Дивово поставят радиоточку, и первая сообщила об этом в совхозе.

Действительно, вскоре в Красном уголке появилась, как тогда говорили, «громкоговорящая радиоустановка». Народ толпами ходил слушать, но скоро репродуктор испортился, кто-то взялся его починить, но окончательно изувечил. Новых в продаже не было, так что радио в совхозе молчало.

Я же никогда не слышала радио и не могла представить, как это черный круг, висевший на стене в Красном уголке, может передавать то, что говорят в Рязани, Москве и других городах. Все это казалось мне сказкой.

После своих шести часов работы я с поля не уходила. Не хотелось отставать от взрослых.

Как-то женщины меня спросили:

— Верка, что ли, оставаться тебе велит?

— Зачем Вера, я сама остаюсь. Нравится мне работать.

— Ну и молодец, — ласково говорит тетя Клава. — Будешь норму перевыполнять — добавочный паек хлеба получишь.

И вскоре мы с Нюрой получили добавочный паек — к 500 граммам хлеба нам добавляли еще по 200 — за перевыполнение нормы.

Мы стали с ней передовыми рабочими совхоза.

Делили мы свой паек на три части: на утро, обед и вечер. К хлебу, кроме пустых щей и двух-трех картофелин, ничего больше не было. Но мы, молодежь, как-то мало обращали внимания на это. Было много дел, которые целиком нас захватывали, увлекали.