Толю Сарбаева, который мог бы много рассказать по делу, в суд не вызвали. Я больше всего беспокоился, как бы не выплыл «Информационный листок Средневолжской группы в защиту прав человека» — это была уже чистая «организационная деятельность». Нет, на суде «Листок» не упоминался. Значит, Сарбаев показаний не давал — ну, или давал не такие, какие требовались КГБ.

После этого Митин объявил перерыв. В перерыве вся аудитория — и «правые» и «левые» — встала в одну очередь в маленьком буфете облсуда. Кто-то из друзей подслушал разговор «спецпублики» — ею оказалась команда ветеранов МВД, созванных участвовать в «спецоперации» партийным секретарем. Ветераны в нелестных выражениях обсуждали секретаря, заставившего их провести день в суде, вместо того чтобы спокойно копаться на даче или забивать во дворе козла.

После перерыва выступил Коростелев, который мог бы и вообще ничего не говорить — он просто зачитал обвинительное заключение. За ним суд выслушал аргументы Тершукова — который тоже мог бы ничего не говорить, ибо к этому времени уже стало ясно, что аргументы защиты как-то падают в пустоту — как некогда и оправдательные речи Йозефа К.

Тершуков не касался содержательной части обвинений и спорил только с «особой социальной опасностью», выведенной в Сербском. «Если инкриминируемые работы являются лишь перефразированием теорий западных идеологов, то о какой особой социальной опасности можно говорить?» — вопрошал он.

На этом закончилось заседание 18 сентября.

На следующий день осталось только вынести определение. Его текст мама получила у какой-то своей студентки из секретариата облсуда (иначе вообще не факт, что определение увидело бы свет, в политических делах такое случалось нередко). Написано оно было в интересном жанре, где половина текста повторяла зловещие сталинские формулировки, а другая половина была написана языком партийных журналов, отстоявших от юриспруденции на тысячу световых лет.

В конце 1975 года установил тесную связь с Бебко, Богомоловым, Габдракиповым, Лошкаревым, а познакомившись с Калягиной, Самусевой, Тельмановой, формировал у них негативное отношение к советскому государственному и общественному строю.

Пассаж перечислял членов нашего давнего кружка, и в нем все было правдой — особенно про «тесную связь» с моей тогдашней подругой Гулей Тельмановой. Вообще «формировал» и «влиял» повторялось столь навязчиво, что в определении я выглядел неким Мефистофелем, отправившимся на землю, дабы соблазнять антисоветскими идеями малых сих.

Поэтому Давыдову 12 мая 1976 года было сделано официальное предостережение на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1972 года о том, что если он будет продолжать недозволенные законом действия, противоречащие интересам госбезопасности СССР, то его действия приведут к совершению уголовно наказуемого преступления».