Происходил Вася из деревни в Западной Украине, с сильным акцентом говорил по-русски — за что в армии сразу начал получать от дедов пинки, на которые, в конце концов, дал ответку. Круглолицый коренастый Вася возвращался из закроечной в камеру, шутил, часто напевал украинские песни, и представить, что он вполне хладнокровно расстрелял человека — одного из дедов — было невозможно. Впрочем, был ли дед человеком, тоже вопрос. Как можно было понять от Васи, спать в армии ему удавалось от силы три часа в сутки, прочие он занимался принудительным и бесцельным трудом, а также работал «мальчиком для битья» — на нем деды отрабатывали приемы рукопашного боя.

В СПБ, кроме того, что был закройщиком, Мовчан занимал еще и должность раздатчика одежды в бане. Сам он не был никак политически настроен, но как западэнец нас с Егорычем уважал и всегда находил для нас приличное белье и пижамы, в которых мы хотя бы не выглядели бомжами.

Вместе с закройщиками с бригадирства полетел Хабардин и с ним приемщик Хуснутдинов. Как это бывало в сталинских лагерях, начальство догадалось, что среди зэков не воруют только политические, и предложило бригадирство Егорычу. Тот поставил условие, что приемщиком у него буду работать я, — начальство подумало и согласилось.

Егорыч сделал это, не спрашивая моего мнения, априорно рассчитывая, что повышение меня устроит. На самом деле было не так. Мне меньше всего хотелось быть на виду, даже наоборот — статус человека-невидимки привлекал больше всего. Однако подводить Егорыча было неудобно, и пришлось пересесть со швейной машинки за стол приемщика.

Работа была непыльной и ненапряжной — портила ее только неизбежная ругань с зэками, шившими все наперекосяк. Больше всего в новой должности мне нравились другие обязанности — полагалось еще и поливать цветы. Они были расставлены сплошь на подоконниках и обильно висели на стенах, так что эта работа занимала много времени, чему я был рад. Неожиданно выяснилось, что общаться с явлениями природы было гораздо приятней, чем с людьми — в погонах они или нет.

Цветы полагалось поливать раз в день, я делал это дважды — воздух в цеху был сухой, так что и цветам, и плющу поливка шла только на пользу. Отрывал сухие листы и отцветшие лепестки, деревяшкой рыхлил почву. Оказалось, что ранее я себя совсем неправильно понимал. По натуре я был не физик, и не лирик, и не политик, а садовник.

Как будто прологом к политическим переменам в СССР стала смена власти в Шестом отделении. Тридцатого июля Кисленко еще появился в отделении, после чего исчез навсегда — он все-таки переехал в Подмосковье.