— А откуда ты можешь заранее знать, что принесет тебе удовольствие, а что нет?

— Ты прав, это дело поиска. Иногда находишь там, где даже не ожидаешь. Вот бывает, люди нравятся или не нравятся сразу — так и с работой. Всё может быть хорошо, но почему-то ты не загораешься. У нас в Школе-студии МХАТ, на курсе Константина Райкина принято было говорить, что артист должен загореться, полюбить роль.

— Ну, Райкин — взрывной, эмоциональный, он сам как спичка.

— Да, и я Константину Аркадьевичу в этом смысле очень завидую, потому что он умеет загораться и влюбляться. Мне крайне тяжело делать то, что не нравится самой.

— Скажи, как повлияла на тебя атмосфера семьи? Твоя мама, Ольга Чиповская, — актриса Вахтанговского театра, отец, Борис Фрумкин, — джазовый музыкант.

— Ну, когда ты растешь за кулисами, это накладывает отпечаток на выбор профессии. (Улыбается.) Помню, мама пыталась находить мне нянь, но я от них очень быстро избавлялась — чудовищно себя вела! Мне неинтересно было сидеть дома, я хотела быть в театре. Мне там во всех цехах были рады. Я все время копалась в реквизите и в каких-то бесконечных фальшивых драгоценностях. Но это же кайф! Обожаю Вахтанговский театр, да простит меня мой родной театр «Табакерка», но Вахтанговский — самый красивый, на мой взгляд, театр этого города.

— Тогда, Анечка, скажи, почему ты не пошла учиться в Щукинский институт, почему ты хотя бы не попробовала поступить туда, как это делают все дети актеров Вахтанговского театра?

— Я попробовала и со второго раза поступила, хотя и не пошла туда учиться. Ты знаешь, я первый раз поступала, когда мне было семнадцать лет и я снималась в шестидесятисерийной истории под названием «Дорогая Маша Березина» на «Амедиа». И в моей семнадцатилетней голове стали происходить очень странные вещи, которые, наверное, называются звездной болезнью или чем-то таким.

— А у тебя там большая роль?

— Да дело даже не в роли. Ты понимаешь, сам факт того, что ты можешь себе позволить очень многое и ты неожиданно и очень резко вдруг всем нужен, кружит голову. Особенно когда до этого, в девяностые, мы жили крайне скромно и вдруг на тебя обрушиваются деньги, а тебе всего семнадцать. И ты совершенно не готов к таким поворотам. Я попыталась «левой ногой» поступить в Щукинское училище, на курс Владимира Иванова, где в результате стали учиться прекрасные мои подруги Оля Ефремова и Лаура Кеосаян. Во мне было очень много глупостей, гонора и какого-то эгоизма. Я пришла в «Щуку» как к себе домой. Я зашла туда, и почему-то мне казалось, что меня — такую великолепную, замечательную — непременно должны принять. И еще стул поставить, где написано мое имя. А там собралась приемная комиссия — взрослые, талантливые, хорошие люди, которые мою бедную маму бесконечно уважали и любили, и вообще не понимали, как моя замечательная мама могла родить такое исчадие ада. (Улыбается.) На следующий год меня уже хотели туда принять, а тогда просто щелкнули по носу и довольно справедливо сказали: опомнитесь, девочка, вы пока еще никто, и звать вас никак. Это отрезвляет очень сильно.