— Цыц, шалава! — прикрикнул на нее дед Базар. — Что с глупостями лезешь?

— Ничего, ничего, — рассмеялся Ватутин, обнимая женщину. — Помню, Женя, и про грибы и как пели в школьном хоре. Ну как же не помнить подружку жены? Вместе ведь батрачили...

— Вместе, Коля. Только теперь Танюшка — генеральша, а я, как есть, скотница. Где уж нам.

— Цыц! — крикнул дед Балаш. — Ты, Николай Федорович, не слушай ее, дуру. Рази ей понять диспозицию? Вон мы с твоим дедом Григорием по десять лет царю-батюшке отслужили, а даже лычки на погоны не заслужили. Ты же эвон, в полные генералы вышел.

— А помнишь, Николай Федорович, — вмешался дед Базар, — как в армию уходил, я тебе пророчил стать генералом? Сбылось ведь.

— Все помню, дорогие мои, — ответил Ватутин. — Скажите лучше, как горе под немцем мыкали, как думаете восстанавливать колхоз?

— А что говорить? — сразу вступил в разговор дед Базар. — Известное дело, какая может быть жизнь под супостатом. Председателя нашего Щеголева не по-божески кончили. Лютовали над ним долго. Я так и не пойму, как он после таких мук еще жил. Только и просил мучителей расстрелять за селом, чтобы семья не видела. Нашел кого просить. Расстреляли сердешного посреди родного двора, и не токмо семью — все село согнали смотреть. А как наши пришли, так перенесли Щеголева на кладбище. Колхоз, что ж, поднимем. Нам бы скотину какую, то исть лошадок бы.

— Хорошо дед, пришлю трофейных лошадей и трактор. Обещаю...

— Вот за это — спасибо. Вот это по-божески...

До полудня беседовал Николай Федорович с односельчанами, шутил, смеялся, слушал стариков, рассказывал о Красной Армии, о Москве, о втором фронте. В конце разговора твердо обещал гнать гитлеровцев на запад и добить врага в Берлине. Закусив в последний раз домашней картошкой, в два часа дня командующий фронтом отбыл из села. Уехал генерал, а чепухинцы долго еще вспоминали эту встречу. «Без воображения из себя», — говорил дед Балаш. «Самый смирный хлопец на селе, вежливый, ласковый, а смотри в какие генералы вышел», — вторили ему бабы...

«Эх, мало мы работаем с людьми, что под немцами остались, — думал Николай Федорович по дороге. — А ведь их миллионы. Им в Красную Армию вливаться, восстанавливать хозяйство и вообще жить дальше. Ну это село командующего фронтом. К нему теперь особое внимание будет, не упустят момента подхалимы. А таких сел тысячи. И всем надо нести свое слово».

Надо сказать, что Ватутин еще во время зимнего наступления писал прокламации к населению оккупированных областей. В одной из них говорилось: «Дорогие товарищи! Наши отцы, матери, братья и сестры! Для фашистских гадов наступает час расплаты. Красная Армия бьет и гонит немцев на Дону, на Северном Кавказе и на Центральном фронте.