В 1666 году герцогиня Йоркская родила мальчика, названного Чарльзом, которому был дан титул герцога Кенделла, но он не прожил и года. Вслед за ним в июне умер, то ли от оспы, то ли от чумы, его старший брат Джеймс. По поводу внуков, умерших почти тогда же, когда и Саутгемптон (в мае 1667 года), Хайд писал Ормонду так: «Кроме общего горя, связанного со смертью детей герцога, переживаемого, как я думаю, всяким добрым англичанином, да и правительством, я потерял друга, надежного и верного друга, и ты, возможно, теперь мой единственный друг, который знает, как твердо стоять против соблазнов и посягательств, в которых я, ввиду людского тщеславия, нисколько не сомневаюсь» [74, 278–279]. Как видим, реакция на смерть Саутгемптона в эмоциональном плане выражена в этих словах сильнее, чем на смерть внуков. Кларендон противился тому, чтобы смотреть на смерть своих внуков так, как смотрели многие: как на воздаяние и проявление недовольства Божества. Он уверял Ормонда, что не разделял этих взглядов: «Они всего лишь смертны».

Такое, казалось бы, стоическое отношение к смерти внуков может удивить нас. Это объясняется тем, что современное отношение к детству еще не сформировалось. Детская смертность была чрезвычайно высока. По данным Л. Стоуна, смертность до года во Франции в те времена составляла примерно 21 %, но это уменьшенная цифра, поскольку включает только младенцев, рождение которых было зарегистрировано. Из числа тех, кто дожил до года, примерно 18 % умирало в возрасте до пяти лет. Детская смертность в Англии было немного ниже, чем во Франции, но и в семьях английских пэров и крестьян от четверти до трети всех детей умирало до достижения ими пятнадцати лет. Стоун писал: «Хотя уровень смертности в Англии был ниже, чем во Франции, это не меняет того, что для сохранения ментальной стабильности родители должны были ограничивать степень психологических переживаний о детях младенцах. Даже тогда, когда дети были искренне желанны, и их рождение не несло экономических потерь, для родителей было опрометчиво слишком эмоционально озаботиться созданиями, порог жизненных ожиданий которых был таким низким» [99, 57]. По его мнению, лучшим подтверждением этой ситуации была широко распространенная в средние века практика давать одинаковые имена двум детям, в ожидании, что в лучшем случае выживет один. Распространенный в XVI–XVIII вв. обычай назвать вновь родившегося именем недавно умершего ребенка (что можно наблюдать и в семье Хайда) показывает отсутствие представления о ребенка как об уникальном существе с собственным именем.