Отца посетил и старший сын Генри. Это видно из письма Кларендона, в котором есть фраза «С того времени, как ты уехал отсюда». Каких-то сведений о приезде к нему других его детей нет. Визиты старших сыновей теплели надежду, что король может уступить. Он ведь передал через герцога Йоркского, что не будет возражать, если Кларендон переберется в Руан. Ослабление ограничений могло быть связано с назначением на должность государственного секретаря Генри Ковентри, давнего союзника канцлера. Весной 1674 года старик усиленно готовится к переезду, тем более, французские власти возражений не имели. Для проживания в этом городе арендовали удобный дом, построенный в конце XVI века. Королевский министр Летельер лично подписал письмо Руанскому парламенту, приказав ускорить подведение воды к фонтану в саду. В конце августа, уже из Руана, Кларендон, написал оказавшиеся последними письма, адресованные Карлу II, Джеймсу Стюарту и Генриетте Марии. Он напомнил королю о верной службе и осмелился написать: «Рана нанесена мне Вашей рукой, и никто иной не может вылечить ее». Письмо бывшему зятю было более формальным, в нем содержалась благодарность за прежнюю поддержку и пожелание служить королю верно. Генриетте Марии он был искренне благодарен, так как знал: Карл разрешил сыновьям посетить его по ее просьбе. Он просил ее «простить старика, у которого не осталось никакой другой радости, кроме той, чтобы побыть с детьми». Эти три письма были посланы старшему сыну, которому он предлагал решить самому, передавать ли их адресатам. Видимо, Корнбюри счел это не нужным. Кларендон понял, и в письме ему, отправленном 24 сентября, заметил, что принял решение сына. В нем же он писал о радостях жизни, о том, что ждет, когда из Англии привезут пиво в бутылках, чеширский сыр и дичь, лучше которой он никогда не ел. Оллард писал, что в этом письме Кларендон представал как Стоик, Христианин и Эпикуреец [74, 341–343]. Он хотел казаться жизнерадостным, не желая тяготить родных. Жаловаться на жизнь — не в духе английского характера. Однако легко представить, насколько одиноко было ему, лишенному возможности находиться с близкими, отделенными от него незаметной, но непреодолимой преградой. Конечно, рядом было несколько человек, верных ему, но это не могло компенсировать того, что он потерял. Понимая, что все неизбежно идет к финалу, как он оценивал свой жизненный путь? Считал ли себя счастливым или несчастным? Позволял ли он быть честным с собой, не задумываясь над тем, что скажут потомки? Можно только предполагать.