– Нет, не пью.
Выпили без молодого.
Пожилой А.С. говорит:
– Лариса Павловна хочет здесь организовать музей Тарковского.
– Чтобы она была директором, – говорит И.
– Зачем вы так о Ларисе Павловне! – неодобрительно отозвался молодой А.С. – Андрей Арсенич ее в жены выбрал.
Пожилой А.С. говорит:
– Надо бы прах в Москву перевезти. Ведь будет паломничество.
– Лариса Павловна не допустит, – говорит И., – она уже о том заявила.
И пошли смотреть другие могилы кладбища. Видят – следом пожилой А.С. несет бутылку.
– Поставь назад на могилу Тарковского.
– Это так положено? Я не знал.
Пошел пожилой А.С. к могиле Бунина, положил букет, начал там плакать.
– Так это всё продолжает жизнь, – говорит. (В каком смысле, куда продолжает, непонятно. Но так выразился.) – Надо купить домик, где жил Бунин, чтоб советские писатели приезжали сюда и здесь работали. Все-таки перестройка.
Вот такие кладбищенские разговоры. Что-то в них от Достоевского. Интересно, что бы сказал по поводу этих сцен и разговоров сам Андрей Тарковский. Ведь мог бы сказать, если верить Платону Николаевичу, доморощенному философу, естественнику и магистру из рассказа Достоевского «Бобок», высказывающемуся, как и его собеседники, из могилы: «Он объясняет все это простым фактом, – говорит сосед по кладбищу, также из могилы, – именно тем, что наверху, когда мы еще жили, то считали ошибочно тамошнюю смерть за смерть. Тело здесь еще раз будто оживает. Остатки жизни содержатся не только в сознании и продолжаются еще месяца два или три, иногда даже полгода». Иван Иванович, прогуливавшийся по кладбищу, разговоры покойных слышал: «Слышу звуки глухие, как будто рты закрыты подушками, и при том внятные и очень близкие».
Однако на Тарковском не подушка – бетон. Может быть, тех, кто заливал могилу бетоном, особенно беспокоило, чтобы покойный с того света не сказал о них лишнего. Да и о паломниках нечто язвительное не добавил.
__________
Еще через 13 лет, в написанном 1 января 2000 года тексте, Горенштейн размышляет об ушедшем из жизни 22 ноября 1999 года Ефиме Эткинде.