Ю.В. Этот комплекс описан. Даже если человек неверующий, даже если он не воцерковленный, он все равно обращен к Богу в этом смысле: почему ему, вот этому, так много дано, почему мне так не дано? Это очень тяжелая штука, для верующих тем более. Есть фильм «Амадеус». Было ли так в жизни с Моцартом и Сальери, мы не знаем, но фильм построен на этом: почему ему? Я положил на это жизнь, а ему дано.

Е.Н. Сальери хоть соображал, что ему не дано, а наши герои считали, что им дано минимум столько же, но все-таки лучше бы припрятать Горенштейна, тогда мир почувствует, насколько мощно мне дано. В общем, припрятали. Нет, он был человек незлой, он не был злым человеком, он совсем не был злым человеком, но он был резким, он был взрывоопасным. У нас был конфликт по поводу, как это ни странно, еврейского государства и той тогда обстановки: я уже не помню, что тогда было, но что-то было. Что бы ни было, я пацифист всегда, а он нет.

Ю.В. Он нет. Вообще пацифизм не любил.

Е.Н. Когда я имела смелость что-то сказать, что: господи, лишь бы люди не погибали. Все, что угодно, лишь бы не погибали люди. Он меня решил воспитать очень резко. Он мне сказал все, что он думает обо мне, о таких, как я, вообще обо всем на свете. В результате каждый остался на своем в мире, но через какой-то порог. Он меня, по-моему, даже обвинял в том, что я вообще не еврейка никакая. Он был первый, по-моему, да и последний, который мне объяснял, что, после того что я сказала, я вообще не еврейка. Ну это он в сердцах.

__________

Его убедительность – вот это и был рок, его убедительность именно через глубину и красоту того, что он делал, как он делал. Я все время стремлюсь. Когда открываешь книгу Горенштейна, очень хочется постичь, а это абсолютно непостижимо.

Лия Красниц (об обстоятельствах возникновения у Горенштейна замысла фильма «Еврейские истории»):

Более двадцать лет тому назад в один из моих визитов в Сан-Франциско редактор тамошней «Еврейской газеты», узнав, что я живу в Европе, в Копенгагене, предложила мне посетить Фридриха Наумовича Горенштейна. Она предупредила, что добиться интервью будет сложно, так как Горенштейн, как она написала, «спускает журналистов с лестницы и вообще человек нелюдимый»… Мой опыт, надо сразу сказать, опровергает все подобные мнения о Фридрихе Наумовиче. Со мной он был исключительно доверчив, нередко вел себя вообще как ребенок, который лишен любви… Он мне как-то сказал: «Самое большое счастье в жизни – это взаимная любовь».