* * *

Далее жизнь наша пошла каким-то райским образом. Без преувеличения. С утра мы завтракали, марафетились, загружались в машину и отбывали в новые местечки, которые Гаитано как местный житель, знал наизусть. В отличие от героя «Ностальгии» Горчакова мы безмерно наслаждались окружающими нас красотами, останавливаясь на ланч или на ужин в деревенских кабаках, где, как правило, все знали Гаитано, а Гаитано знал всех. За все платил он, и заметно было, что для него это наезженные маршруты. Это была снова неожиданная Лариса, которую, казалось бы, я знала наизусть…

Переступая порог очередного кабака, Лариса бежала к бару, как правило с тем же вполне риторическим вопросом, обращенным ко мне: «Олька, грапонем?!» (от «грапы», итальянской водки). А затем, усаживаясь за столик, Лариса непременно снова сообщала Гаитано и его новым для нас итальянским знакомым, что ее муж Тарковский — «Гранде Ар-тисто!!!» На это заявление простые милые итальянцы восторженно и согласно кивали головами. Тем более, что в этой белокурой «сеньоре руссо», в ее подчеркнуто-сценических движениях и театрально-приподнятом тембре голоса было, и как я уже говорила, что-то от голливудской дивы из «Сладкой жизни»…

Она снова была без Андрея, на свободе, и ее театр для «бедных» соответственно развивался по собственным законам, более им не стесняемый и не регламентируемый. Так что следом за «Гранде Артисто» мой муж неизменно оказывался «Гранде Питоре». А когда, не выдерживая, я уточнила, что мой муж «питоре», но не «гранде», то Лариса воспользовалась своим обычным аргументом: «Может быть, для тебя, а вот мой муж — ГРАНДЕ артисто считает ее мужа именно ГРАНДЕ питоре».

Ну, что можно было на это сказать, как «да не хай себе будет гранде питоре»? Жалко что ли?

Далее я почему-то превратилась в дочь московского министра, но и тут мои слабые возражения снова не принимались в расчет: «Олька, какая ты странная! Ты не представляешь себе, что для них означает „дочь министра“, а другого они не поймут!» Логика была неотразимой, а мне в этой ситуации оставалась роль безмолвствующего народа. Но все-таки один прокол я совершила.

После многочисленных поездок к Тарковским и жизни в монастыре я тоже стала многое понимать в бытовом итальянском и даже что-то произносить в ответ. В частности, болтая в очередном кабаке, я сказала Гаитано в каком-то контексте, что у меня есть голландский паспорт. Он никогда его не видел, и я тут же вытащила этот ценный документ из сумки, протянув ему посмотреть. В то же мгновение Лариса сильно двинула меня под столом ногой. Ничего не понимая, я подняла на нее вопросительный взор, на который последовал раздраженный ответ на чисто русском языке: «Ты что, нарочно? Не понимаешь, что он хочет посмотреть твой возраст? Я же тебя просила…»