«Водолей» не хочет перепечатывать что-то из книг, хочет эксклюзив. А рожна они не хотят в своем Томске?! За гроши, тем более. Позвонил Андрей Вознесенский и попросил меня (и это очень смешно), чтобы я пригласил его в программу «Старая квартира», он считает, что я там главный. «Понимаешь, там выступает все бывшие знаменитости, которые сегодня в ауте…». И что, Андрей считает, что он тоже в ауте, вне игры?.. А я расстался со «Старой квартирой» и мечусь в поисках издательств, перебираю их, как четки: «Изограф», «Гномпресс»… «Изограф» оказался в Мароновском переулке, где когда-то жила (какой это был год, 1951 или 1952?..) Аля Тарасова, с которой был у меня роман и она звала меня коротко: «Ю». Был решающий эпизод: я ее целовал, а она решительно говорила: «Не надо». «Не надо» — и расстались…
22 окт., по приглашению человека «из аута», то бишь Вознесенского, были с Ще в зале Чайковского на презентации его книги «Казино «Россия». Хотел пробиться к бенефицианту за кулисы, не смог: плотный заслон телевизионщиков. Пообщался только с органистом Гарри Гродбергом, он доверительно сказал мне: «Сорок лет выступаю здесь, в зале Чайковского… Уже устал». В фойе куча знаменитостей. Обменялся телефонами со Святославом Бэлзой. Поговорил с Виталием Третьяковым:
— Никогда не писал в «Независимую газету».
— А почему? — удивился Третьяков. Договорились, что зайду к нему в редакцию.
Подарил Ирине Хакамаде книгу «Любовь и судьба», она обещала поспособствовать переизданию Рюрика. Хакамада была со своим последним молодым мужем. Красивая, богатая, счастливая… Что ж, и такие есть в современной России.
А вот на Андрея на сцене было больно смотреть: старый, больной, плохо координированный человек, то и дело забывал текст. И мне непонятно, зачем? Я лезу на вершину, хочу забраться повыше, ну, а он-то давно на вершине. И вполне можно почить на лаврах. Нет, не хочет успокоиться… Полистал книгу «Казино». Не Бродский, но есть удачные отдельные строки:
Адрес точен, как жетон: Россия. Желтый дом.Или: «Только выдох. Только дых без закуски. Лишь волшебный вечный стих, вечно русский». Но, в целом, Вознесенский — это Хлебников на новом витке. Если Бродский — мысль, раздумье, то Вознесенский — звукопись, словесная эквилибристика и эпатаж: «Живите с Иветтой, с женою Мобуту, используйте мужа вместо вибраторов…».
Еще в фойе перебросился словами с Володей Вишневским. На его вопрос, как дела, ответил, что мучаюсь с издательствами. А он: «А мне кажется, что издательства за вами должны охотиться — у вас такой интересный материал…». Но не охотятся. Охочусь я…