Вот и бабушка Катюша, вот и тетя Аничка, вот и Танюша. Но нет ни мамы, ни Тани. Я так боялся ощутить эту пустоту. Светик понял и повел меня в Екатерининский парк. «Веди, веди меня под липовые сени... На берег озера, на тихий скат холмов» (Пушкин).

Скат холмов вытоптан, на берегу озера валяются тела загорающих. В Камероновой галерее — ресторан. Всюду киоски, агитплакаты. На скалу царскосельской статуи взобрались полуголые фигуры. Светик озабоченно посматривал на меня. «Папочка, я знаю, о чем ты думаешь. Ты вспоминаешь Христа. Который взял плетку и выгнал торгующих из храма».

В первые дни я весь ушел в свое прошлое. В «хранительных сенях» перечитывал Танины письма с начала 1908 года и кончая ее последними письмами в Кемь. Перечел дневники. Перебирал реликвии «шкапа былого».

Еще раз прошла наша жизнь. Прошла, но не ушла.

Меня устроили в бывшей детской. Выступавшая печь разделяла ее на 2 половины. В одной стояла тогда кровать Светика, в другой — Танюшина. Перед сном возле каждой из них в те ушедшие годы сидела Таня и пела на ночь тихим голосом: «Фонарики-сударики горят себе горят». Над Танюшиной кроваткой висел мною нарисованный герб: бокал, на котором сидел снегирь. Снегирь у нас жил в комнатах на свободе и любил сидеть на высоком зеркале. Это то зеркало, которое было в квартире моих родителей до моего рождения. Любил снегирь садиться и на чудесный граненый бокал, подаренный мне матерью моей ученицы, рано умершей Оли Кочергиной. А Танюша бывало шествовала по анфиладе и распевала сочиненную ею песенку:

Сидел я как-то за печкой в углу у окна и читал детям «Бенгура», одну из любимых книг моего детства. Раздались голоса, кто-то вошел. И я слышу знакомый голос Елены Александровны Ромейко, «Прекрасной Елены», приятельницы Тани-матери. Она кому-то рассказывала про Таню. Объясняла, как мы здесь жили, как стояли тогда здесь вещи. Словом, вела экскурсию. Но кто был этот посетитель? Вдруг Елена Александровна, остолбенев, запнулась, увидев меня. Она еще не знала о моем возвращении. Я сидел, глубоко тронутый тоном ее рассказа. Но кто был с ней? Меня познакомили. Это была Татьяна Львовна Щепкина-Куперник.

Все меня погружало в чистые, прозрачные, как горные реки, воды нашего прошлого. Особенно тронула меня запись Ольги Николаевны Ползиковой. Она час за часом записала все, что делала, что говорила в последние 2 дня перед смертью Таня.

Так шли дни в мягком свете Purgatorio.

Надо было думать и о будущем. Я все еще чувствовал себя птицей, выпущенной из клетки на веревочке. Нужно было веревочку оборвать. Но как — вот вопрос. И мне пришла в голову новая идея. Попросить в Белбалтлаг командировку из Академии материальной культуры для составления карты неолитических стоянок (я надеялся на помощь Горецкого) и для представления различных образцов находок на этих стоянках, включая- и угольки.