Там, где гремели невиданные в истории войн бои, наступила тишина. Гулкая, трепещущая земля, отзывавшаяся во время боев на каждый залп так, словно сама испытывала боль, теперь успокоилась.

Настала весна. Изрытые оврагами степи, раскинувшиеся между Волгой и Доном, покрылись низкой зеленой травой. Везде, куда ни посмотришь, застыли разбитые грузовики, скрученные крылья самолетов, перевернутые полусожженные машины.

На берегу Дона у маленького тихого хутора высится обелиск. На шпиле поблескивает металлическая звезда. Подходя к памятнику, люди внимательно читают надпись на нем. Но и без надписи они знают, кто лежит под этим обелиском.

Дивизия, которая дралась здесь за каждую пядь земли, далеко ушла из этих мест. Но не ушла отсюда слава о Гуле и обо всех героях, павших за эту землю.

Был теплый весенний вечер. Украинец Хома Онищенко, сержант, окруженный бойцами и хуторянами, курил трубку и не спеша рассказывал:

– Була тут у сусидний дивизии золотокудра дивчина. Така, що страху не мала. От раз бачуть немци – наша частына в бий иде. А попереду – дивчина, уся в полумьи. До нимецьких окопив иде, а сама не горыть. Взяла окоп и дальше пишла. Имья цией дивчини було чи Корольова, чи Короленко, а може, и Король.

– А вы що, сами ни бачили? – спросил в темноте чей-то женский взволнованный голос.

– Сам я не бачив, але чув вид людей. Про ней вси говорять.

Хома помолчал, покурил, а потом добавил неторопливо и веско:

– Ця дивчина дуже гарно спивала. Колы немци зачують цю писню «Катюшу», так сразу же стриляты почнуть, щоб чуты не було. Та хиба ж переможешь «катюшу», колы вона по всему фронту гремыть?

Хома докурил трубку, встал и пошел. Он и не подозревал в эту минуту, что женщина, которая так тревожно расспрашивала его о «золотокудрой дивчине», была ее мать и что приехала она в этот край только для того, чтобы увидеть людей, знавших Гулю, чтобы услышать о ней хотя бы одно слово…

Огни над Кремлем

Огни над Кремлем

Ежик с бабушкой приехали из Уфы в Москву вечером.