В 1927 году я вторично жил в Париже. Был командирован Луначарским для изучения французского искусства и чтения лекций о советском искусстве. Писал статьи о художественной жизни Парижа и посылал их в два журнала: в «Прожектор» и «Искусство в массы».
О шагаловском творчестве я написал небольшую статью (с фотографиями его работ) и послал ее в «Прожектор». Она была напечатана.
Получив журнал, я сейчас же отвез его Марку. Он был счастлив. Долго держал журнал в руках. Нервно мял его. И наконец, волнуясь, сказал:
— Все, что оттуда, будит во мне воспоминания о юности, о радужных мечтах, о первой любви… — И, задумавшись, рассеянно добавил: — Пойдемте, Нюренберг, в мастерскую. Я отберу для вас на память два-три офорта.
Мы пошли. Он отобрал два офорта, подписал их и, подавая их мне, сказал:
— Храните. Посмотрите на них — и о многом вспомните… Я его сердечно поблагодарил.
В 1966 году я получил от него грустное письмо. Он писал (юг Франции):
«Дорогой Амшей Нюренберг! Спасибо за письмо, фото и рисунки. Смотрел, вспоминал! Минувшее проходит передо мною… Но моя совесть чиста. Я работаю, оставаясь по-своему преданным моему городу… В этом слове весь мой „колорит“. Все мечты мои. Я люблю и не слышу „ответа“. Ответ этот внутри меня. Долго, давно вас не видел. Но я помню вас. Мне трудно писать, что я делал все это время. Я думаю, если у вас есть где-либо какие-нибудь книги обо мне — вы увидите. В другой раз надеюсь встретиться. Ваш преданный, Марк Шагал».
«Дорогой Амшей Нюренберг!
Спасибо за письмо, фото и рисунки. Смотрел, вспоминал! Минувшее проходит передо мною… Но моя совесть чиста. Я работаю, оставаясь по-своему преданным моему городу… В этом слове весь мой „колорит“. Все мечты мои. Я люблю и не слышу „ответа“. Ответ этот внутри меня. Долго, давно вас не видел. Но я помню вас. Мне трудно писать, что я делал все это время. Я думаю, если у вас есть где-либо какие-нибудь книги обо мне — вы увидите. В другой раз надеюсь встретиться.
Ваш преданный,