Понятно, что, сделавшись женихом, я почти целые дни проводил у Левашовых, и бо льшую часть времени с невестою, {которая имела свою особенную комнату}. В доме Левашовых жили две гувернантки: {вышеупомянутая} француженка Крепейн и немка из Курляндии Екатерина Егоровна Радзевская{655}. Они обе вскоре меня очень полюбили. Первая была еще гувернанткою Е. Г. Левашовой и по выходе ее замуж осталась жить с нею, а потом была воспитательницей ее детей. Она была друг семейства и, по болезни Е. Г. Левашовой, заменяла ее при выездах ее дочерей. Радзевская поступила в дом Левашовых, когда младшей дочери их было 4 года, и была при ней нянькою; понятно, что она была привязана к ней более, чем к старшей. А. А. Крепейн, напротив, в виду явного предпочтения, оказываемого матерью младшей дочери, которую она сильно баловала, показывала более привязанности к старшей. Они, и в особенности Радзевская, были добрые и умные женщины. Радзевская после моей свадьбы жила у нас 14 лет до самой смерти и была второю матерью жене моей; это была женщина характера ровного, всегда снисходительная ко всем и не только горячо нас любившая, но и всех близких к нам, и в особенности сестру мою и ее детей.

Дядя Александр и я известили мою мать письмами о моем сватовстве и просили ее благословения. В ответ получил я письмо от сестры, в котором она извещала меня, что наши письма подействовали на мать чрезвычайно горестно, что мать моя не может понять, как я мог решиться на предложение, не испросив предварительно ее согласия, что это известие ее сильно расстроило и она слегла в постель. При этом сестра советовала мне немедля приехать к ним. <Конечно>, я скрыл все это от Левашовых, сказав им только, что по внезапной опасной болезни моей матери я должен немедля ехать. Конечно, Левашовы угадали причину моего отъезда, и я опасался, что если я и успею испросить прощение у моей матери, то они с своей стороны, видя нежелание моей матери на вступление мое в брак с их дочерью, могут в мое отсутствие отказать мне.

Снабженный письмом дяди Александра к моей матери, я отправился в начале февраля к Викулиным. Нечего говорить, что встреча с моей матерью была самая ужасная; {она не могла понять, как я, которого она считала послушнее других детей своих, решился на такой важный шаг в жизни, не спросив не только ее согласия, но даже совета}. Но постоянные мои мольбы, а также просьбы сестры и ее мужа, умилостивили ее; она дала свое согласие и написала к моей невесте, посылая ей легонькую золотую цепочку, очень милое письмо, а мне дала на расходы, {почти неизбежные для жениха}, 2000 руб. асс. (571 руб. 43 коп.).