В конце 1837 г. на танцевальных вечерах у Левашовых я еще более узнал ее и привязался к ней, о чем сказал моим тогдашним друзьям: Цурикову и Петру Максутову. Последний был очень этим доволен и сильно напирал, чтобы я сделал предложение немедля. На мое замечание, что Левашовым вполне известна моя бедность и что вследствие этого я, по всей вероятности, получу отказ, Максутов, по привязанности своей ко мне, уверял, что я ошибаюсь, и хотя он высоко ценил меня, но говорил, что мои качества и дарования не таковы, чтобы они могли быть оценены в том кругу, в котором мы вращаемся, что я не умею ни любезничать с девицами, ни быть особенно приятным их родителям, что Левашовы единственные мои знакомые, которые меня ценят по достоинству, а потому мне не до лжно пропускать случая жениться на девушке из хорошего семейства, имеющей порядочное состояние. Сверх того, он находил, что я не могу продолжать жить с Цуриковым, что эта жизнь вводит меня в долги, которых мне нечем будет заплатить, и потому во всяком случае я должен изменить род жизни, к чему присовокупил, что во время моего пребывания в Туле Левашовы расспрашивали его обо мне так, как не расспрашивают о постороннем. Я также не мог не видеть их расположения ко мне, но приписывал его дружбе их с покойным моим двоюродным братом, поэтом Дельвигом, и тому, что они меня знали уже более 8 лет. Но внимание, с каким Левашовы расспрашивали о сплетнях Глазера, {которые я подробно описал в конце III главы «Моих воспоминаний»}, и участие, с которым они выслушали мои опровержения этих сплетен, служили мне доказательством, что они смотрят на меня не как на постороннего, и я решился сделать предложение младшей их дочери.

Замечу, что Максутов, кроме желания устроить мою будущность, мог иметь и другие побуждения спешить моей женитьбою. Он года три был без памяти влюблен в Розалию Ипполитовну Лан (ныне Посьет), истинную красавицу, но его искания были безуспешны. Розалия Лан была очень дружна с дочерьми Левашовых, и он, конечно, надеялся часто ее видеть у меня, когда я женюсь.

Я уже говорил, что дядя мой князь Александр Волконский был очень уважаем всем нашим семейством и в том числе моей матерью, а потому я обратился к нему с просьбой принять на себя труд передать мое предложение Н. В. Левашову, с которым он не был знаком. Дядя очень любил меня и, {любя, когда молодые люди женятся}, немедля согласился на мою просьбу, не подумав, так же как и я, что следовало бы предварительно испросить согласие моей матери. Мне казалось тогда достаточным заявление в письме моей сестры, полученном мной в Туле в 1837 г. {и о котором я упоминаю в III главе «Моих воспоминаний»; в этом письме она писала}, что ничего не имеет против моего выбора.