Я говорил уже, что во время нашей свадьбы жена моя не понравилась моей матери, которой, между прочим, очень была неприятна привычка моей жены курить трубку. Привычка эта была ей навязана доктором Ф. А. Гильдебрандтом, который в то время, когда запрещено было курение на улицах, один во всей России имел дозволение курить везде, чем постоянно пользовался и, бывая часто у Левашовых, давал жене моей сигары и требовал, чтобы она их курила; впрочем, сигары, которые он постоянно курил, были отвратительны. В угождение моей матери жена при ней не курила, что считала, однако, для себя большим лишением. Мать моя, поживя с нами, оценила и ум, и добрейшее сердце моей жены, так что очень к ней привязалась. Несмотря на свою самостоятельность и, в некоторых случаях, строгость к своим детям и вообще к молодым людям, от нее зависевшим, она не только приглашала жену курить при ней, но и сама иногда подавала ей трубку. Упоминаю об этом как о необыкновенном снисхождении матери моей, женщины большого ума и чрезвычайной доброты, но строгой в жизни и любившей сохранение всех старых обычаев. Когда ей говорили, что она балует жену мою в противность ее принципам, то она отвечала, что понимает, почему последнюю баловала покойная мать ее, что жена моя рождена для того, чтобы быть балованной.

В бытность нашу в Нижнем Новгороде летом 1839 г. сестра с мужем и матерью приезжали в Москву, где сестра родила 13 августа дочь. Мать моя согласилась назвать ее Эмилиею (имя жены моей) в надежде, что она будет так же всеми любима, как ее соименница, и так же всеми балуема, и сама собиралась ее воспитывать не так строго, как свою старшую внучку Валентину; она прожила после этого только 5 лет, но действительно была уже заметна разница в начальном воспитании ее двух внучек.

В 1840 году, 12 января, в день Св. Татьяны, мать моя поехала с нами к обедне в церковь Божией Матери Всех Скорбящих в Замоскворечье. Там в последний раз видел я моего товарища по Институту инженеров путей сообщения Диомида Васильевича Пассека, столько впоследствии прославившегося и рано погибшего на Кавказе. Я {о нем уже говорил во II главе «Моих воспоминаний», а также о том}, что все воспитанники нашего выпуска {из института} отказались поступить во вновь образованную Военную академию. Пассек, по поступлении на действительную службу, {был употреблен} при работах и при составлении проектов мостов по Московскому шоссе и репетитором в Институте путей сообщения. Но все эти обязанности были не по нем; чрезвычайно пылкий, восприимчивый, жаждущий деятельности и славы, он мало радел в означенных должностях, и, видя, что поле деятельности для него может представить, по тогдашнему положению России, только военная служба, он, несмотря на то что в 1832 г. отказался от слушания курса в Военной академии, поступил в нее, и, когда я его встретил в церкви Всех Скорбящих, он уже был в Генеральном штабе в чине капитана.