По апелляционной жалобе дочери покойного Александровой дело о завещании перешло в 8-й департамент Сената. Я в это время служил в Нижнем Новгороде и, часто проезжая через Москву в Петербург, каждый раз бывал у знакомых мне сенаторов с просьбой о деле сестры. В числе {посещаемых мною сенаторов} был Дмитрий Никитич Бегичев, давнишний знакомый моего семейства, но вместе с тем состоявший во вражде с покойным С. А. Викулиным с тех пор, как они в одно время были: первый воронежским губернатором, а последний воронежским губернским предводителем дворянства. Этот Бегичев был автором романа «Семейство Холмских», одно из лиц которого, Сундуков, должно было изображать С. А. Викулина; только сильная вражда могла найти сходство между Сундуковым и С. А. Викулиным, так как последний был человек весьма гостеприимный и вообще очень добрый, помогавший всем окрестным бедным постоянной раздачей огромного количества муки и другой провизии и помещикам, давая при крайней их нужде в долг по нескольку тысяч рублей по шести процентов и никогда не брал более {этих процентов}, тогда как плата по десяти процентов на занятый капитал была тогда делом очень обыкновенным. Бегичев постоянно говорил мне, что он, хорошо зная руку покойного, в подлинности завещания не может сомневаться, и предлагал, чтобы сестра совершенно положилась на него, а что он убедит своих товарищей решить дело по справедливости и в ее пользу. Дело сестры, за происшедшими в 8-м департаменте разными мнениями сенаторов, перешло в общее собрание московских департаментов Сената, которое нашло нужным потребовать из III отделения Собственной канцелярии Государя некоторые документы, оставшиеся в этом отделении при следственных делах. Отделение долго не исполняло требования Сената и наконец, представляя затребованные документы, вместе с ними представило письмо, найденное у сестры нераспечатанным во время произведенного у нее обыска, {о котором я упоминал выше}, как доказательство ее виновности. Это письмо оказалось без подпи си; в нем неизвестное лицо женского пола убеждало сестру сознаться в похищении миллионов и в составлении фальшивого завещания. Конечно, это письмо, присланное по злости Дубельта, не имело никакого влияния при рассмотрении дела сестры в общем собрании Сената.

Сестра перед слушанием дела в этом собрании ездила, по принятому обычаю, ко всем московским сенаторам с записками о ее деле. Она отправилась прежде всего к князю Павлу Павловичу Гагарину{793}, который в это время был первоприсутствующим в общем собрании. Гагарин, с которым она вовсе не была знакома, не только принял ее благосклонно, но во внимание к тому, сколько она уже потерпела, прочитав при ней записку, взял, в противность принятого обычая, карандаш, в несколько минут изменил редакцию записки, отдал ее сестре обратно и сказал, что не имеет надобности в записке, так как дело ему вполне известно. Сестра никогда не забывала этого благосклонного приема Гагарина и, хотя и после этого не была с ним знакома, но, несмотря на свою болезнь и неудобопроезжаемую в марте дорогу, была в 1872 году на его похоронах в петербургском Новодевичьем монастыре.