Мы поехали в Могилев в одном экипаже, в котором находился огромный сундук с деньгами, так как из Государственного казначейства 300 тыс. руб. выдали мелкими кредитными билетами, для счета которых Серебряков и я употребили много времени. Уверяли тогда, что к концу года (декабрь месяц) казначейство было без денег и будто бы оно с трудом набрало означенную сумму, вследствие чего в ней было много мелких билетов.

Приехав в Могилев, Мясоедов занялся деланием визитов к разным военным и гражданским властям и приемом их у себя. Многие военные того времени считали эти визиты и приемы особенно важным делом при исполнении ими поручений вне Петербурга. Затем, в продолжение нашего двухнедельного пребывания в Могилеве, он, не говоря уже об обедах, данных нам губернатором Гамалеем{450} и управляющим VII (Могилевским) округом путей сообщения Станевичем^н, и бале у {вышеупомянутого мною} инженера-подполковника [Николая Феликсовича] Ястржембского, обедал ежедневно в гостях и просиживал все вечера за карточной игрой. Возложенным на нас поручением Мясоедов вовсе не занимался; за это принялись Серебряков и я без всякого замедления, так как Клейнмихель требовал, чтобы к празднику Рождества Христова мы представили наше заключение по порученному нам делу. Наш труд был много облегчен Станевичем, который, несмотря на свою тучность, мог работать целые дни без отдыха; работа его была скорая и все, что он излагал словесно и на бумаге, отличалось ясностью. К сожалению, он готов был на всякие проделки по службе и, действительно, наворовал такую сумму, что купил огромное имение на имя своей жены, которая, по выходе его в отставку, бросила его. Он вскоре умер, кажется, в нужде. В Могилеве он жил очень хорошо; данный им нам обед был весьма роскошен. Большие деньги, проходившие тогда через правление VII округа путей сообщения, при его уме, дали ему возможность придать себе более значения, чем имел губернатор, так как все сословия участвовали в подрядах и зависели от Станевича. Положение его, как наиболее влиятельной в Могилеве личности, было заметно на каждом шагу. Конечно, он был заодно с Вонлярлярским, и если с Серебряковым и мною опровергал его претензии, то это только потому, что он не мог писать иначе и потому что ему, равно как и Серебрякову, известно было особое приказание Клейнмихеля, которое мне сделалось известным только год спустя и которое я передам в своем месте.

{В V главе «Моих воспоминаний» я подробно изложил об отношениях Клейнмихеля к Вонлярлярскому в 1844 г. и последующих годах, об отдаче последнему устройства шоссе от Малоярославца до Бобруйска за чрезвычайно дорогую цену (с лишком по 10 000 руб. за версту), об уплате ему сверх контракта 4 миллионов рублей, на которые он не имел никакого права, о том, почему я избежал назначения в должность начальника работ по устройству этого шоссе, о безумных издержках Вонлярлярского при производимых им работах и об его расточительности. Он обязался окончить устройство шоссе в 5 лет. Клейнмихель в приказе от 2 ноября 1846 г., приведенном в V главе «Моих воспоминаний», расхваливая произведенные на шоссе работы, говорит, что шоссе будет открыто к проезду к 1 октября 1848 г.} На устройство 500 верст шоссе полагалось в продолжение 5 лет отпускать ежегодно около миллиона рублей, но работы продолжались уже восьмой год, на них было отпущено 9 миллионов рублей, и только по прошествии такого долгого времени и уплаты сверх контрактных 4 миллионов рублей, выплаченных без требования доказательств о причинах такой значительной передержки, Клейнмихель, при испрошении новых дополнительных сумм, остановился их назначением и потребовал разъяснения необходимости их отпуска. Эта остановка в назначении сумм для уплаты Вонлярлярскому и вызвала жалобы со стороны последнего.