Наши две комнаты в мезонине недолго оставались пустыми. Их вскоре заняла A. С. [Александра Сергеевна] Иванова{502}, урожденная графиня Толстая, сестра моего свояка [Николая Сергеевича Толстого], {о котором я упоминал в IV главе «Моих воспоминаний»}. Выйдя в 1840 году замуж за профессора Казанского университета Иванова и прижив дочь и сына^н, она его оставила; не имея средств к жизни, она приехала в Москву искать места директрисы в женском заведении или, по крайней мере, классной дамы. В ней было много хитрости, что-то кошачье, но жена моя в то время страстно ее любила, хлопотала о ней у своих знакомых и меня заставляла хлопотать. Я обратился к главной надзирательнице Московского Воспитательного дома г-же Мец, матери офицера{503}, о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний», и она была назначена классной дамой в девичьем отделении этого дома. Постоянно экзальтированная, она недолго удержалась на этом месте; г-жа Мец говорила мне, что женщина, которая бредит повестями А. Марлинского (псевдоним А. [Александра Александровича Бестужева-Марлинского] Бестужева){504} и постоянно носит на себе письмо Ксенофонта Алексеевича Полевого{505}, брата известного издателя «Московского телеграфа» и автора «Истории русского народа», плохая классная дама. Впоследствии отношения моей жены к ней до того охладились, что они более не видались и не переписывались. Чтобы довести до этого жену мою, она должна была сделать какую-нибудь весьма дурную штуку, о которой жена мне никогда ничего не говорила. Впоследствии Иванова была директрисой в разных женских учебных заведениях и умерла в Киеве. До поступления в классные дамы Иванова с дочерью и сыном жили у нас несколько месяцев; о воспитании детей своих она вовсе не заботилась; дочь ее, которой едва минуло 12 лет, делала глазки приходившим ко мне молодым офицерам и ложилась в гостиной на диване, подняв коротенькое платье и ноги до неприличия, так что я, несмотря на свою неохоту вмешиваться в женские дела, обратил на это внимание моей жены. Когда она передала мое замечание Ивановой, последняя очень ему удивилась, сказав, что позы, принимаемые ее дочерью, sont des manières orientales[96], которых я не понимаю. Не знаю, что сделалось с этими дурно воспитанными детьми.

В 1853 году я часто бывал в московском Английском клубе, членом которого был избран в 1838 г. и с того времени, несмотря на долгие мои отсутствия из Москвы, ежегодно возобновлял свой членский билет. В клубе я видал дядю моего, князя Д. А. Волконского, который и нас часто посещал. Я уже говорил, что он был большой чудак; на старости он вздумал жениться на пожилой деве С. А. [Софье Андреевне] Дубенской, которую мучил беспрерывно и с которой обходился и жил очень дурно. Почти каждый день, рано утром, он выезжал из дому в больших санях, запряженных четвернею, с форейтором, заезжал поить лошадей в дворы незнакомых домов, заговаривал с прислугой и кучерами, расспрашивал о господах, а иногда и о родных прислуги и кучеров, потому что, как московский старожил, он знал или родителей, или других родственников всех московских господ, а часто и родню их прислуги. В своих ежедневных путешествиях, он заезжал к таким лицам, которых мало знал или и вовсе не знал; в числе последних были купцы и фабриканты, которым о себе важно заявлял, что он «князь Волконский», полагая, что им приятно будет терять время для принятия Сиятельного Князя. Вечером, после этих странствований, он заезжал к нам; я, под видом занятий, не выходил к нему до 9-ти часов, когда подавали чай, предоставляя жене моей слушать его длиннейшие рассказы. Я находил, что это было легче для нее, чем для меня; дядя никого не называл по фамилии, а всех по имени и отчеству, обо всем говорил с величайшими подробностями и всегда приплетал в своих рассказах множество лиц. Жена моя никого из них не знала и потому вовсе не слушала его или слушала без внимания; от меня же, так как я знал многих из тех, о ком он рассказывал, он требовал иногда ответов, и я до того утомлялся его посещениями, что, прослушав его часа два, по его отъезде падал почти без чувств; то же влияние производили его рассказы на моего шурина Валерия, который бывал у нас почти каждый день.