В Симферополе я нашел нового губернатора, полковника графа Николая Владимировича Адлерберга (впоследствии генерал от инфантерии и финляндский военный генерал-губернатор), в страшных хлопотах по недостатку перевозочных средств, которые ежедневно требовались в огромном количестве. Пожертвованные вещи для войска по этой причине, а также по причине беспорядков и злоупотреблений, не доходили до своего назначения. Целые городские площади были завалены пожертвованными полушубками, перевезенными до Симферополя с необычайными затруднениями, а в то же время наши войска были плохо одеты и мерзли в своих земляных бивуаках.

Брат и невестка советовали мне привезенные мною чай, кофе, сахар, корпию, белье и пр. не передавать официальным лицам, убежденные, что в таком случае ничего не дойдет по назначению, а передать все жене председателя казенной палаты Владислава Максимовича Княжевича{533}, – с которой, равно как и с ее мужем, они меня познакомили, – что я и исполнил. Княжевич отдал все свое помещение под лазарет, оставив для себя и жены две комнаты, расположенные на разных концах его квартиры. Жена его сама ходила за больными. Теперь их обоих уже нет на свете.

В Симферополе было более 30 лазаретов, которые я все посетил и нашел во всех отношениях в самом жалком положении. Я также был у генерала Квицинского{534}, командовавшего той дивизией, в которой находился командуемый братом Владимирский полк. Квицинский, знакомый мне по Москве, пожелал видеться со мной; я его нашел в постели, страдающим от ран, полученных в сражении под Альмой; он мне сказал, чтобы я предварил брата о необходимости строгого приема полка от прежнего его командира полковника Ковалева, так как ему известно, что в полку многого недостает. Несмотря на это предварение и на то, что Ковалев многое из недостававшего показал потерянным при отступлении после сражения при Альме, он сумел надуть брата; некоторые полковые вещи оставались в г. Ярославле, в {обыкновенном} месте расположения полка; он показал брату их в наличности, а между тем писал офицеру, остававшемуся в Ярославле при вещах, чтобы бóльшую их часть перевезти в его деревню, в том числе и порох, который он копил, вместо того чтобы раздавать нижним чинам для обучения стрельбе. Вещи были перевезены в имение Ковалева, а перевозку пороха не допустило местное начальство. Ковалева я почти каждый день видал у брата в Симферополе.

Мне очень хотелось видеть осажденный Севастополь, но сообщения между ним и Симферополем на почтовых лошадях почти не существовало; остававшимися на почтовых станциях загнанными лошадьми пользовались одни курьеры, посылаемые главными начальниками. Брат дал мне шесть лошадей Владимирского полка с телегой для проезда в Севастополь, взяв с меня честное слово, что я не поеду на южную сторону, говоря, что если убьют или ранят кого из военных, то о нем пожалеют, а если убьют или ранят меня, то всякий назовет меня дураком за то, что без пользы подвергал себя опасности.