Расхождения между Фуко и Делёзом можно обнаружить на разных уровнях, в частности в сфере общих авторов-источников, которых они используют разным, а порой противоположным образом. Так, Делёз, перестав заниматься фигурами из истории философии, в «Логике смысла» в значительной мере опирался на стоицизм. Фуко же использовал стоические концепции в своих последних публикациях. Стоический горизонт «Логики смысла» он принял в расчет, хотя и не стал углубляться в эту тему, еще в «Порядке дискурса» (1970), где он утверждает, что высказывания нужно наделить свойственной им «материальностью», которая относится к порядку бестелесной материальности. У Делёза и Фуко общий враг – платонизм, и они осваивают одни и те же аспекты стоицизма, в частности, примат события: «Фуко и Делёз подчеркивают и то, что это стоическое искусство события нацелено на включение субъекта в имманентность мира и времени»[1344]. Однако применяют они стоиков по-разному: Делёз больше вписывает их в философскую историю философии и видит в них смещение всей рефлексии, в которой «философия сливается с онтологией»[1345]. Делёз же скорее ведет исследования на материале ранних стоиков, тогда как Фуко предпочитает стоиков эпохи Римской империи, Эпиктета или Марка Аврелия, имеющих репутацию моралистов.

В то же время их общее отношение к греческой мысли и для одного, и для другого опосредовано творчеством Ницше, с точки зрения которого философ, начиная с греческой эпохи, – это тот, кто утверждает жизнь: «Воля к власти у Ницше – это утверждение жизни, а не осуждение жизни с позиции Желания-суверена»[1346]. Интерес Фуко к грекам в «Использовании удовольствий» также берет начало в Ницше, но он выдвигает совершенно независимые тезисы. Какой свободный человек, по Фуко, может быть выбран на роль пастыря гражданского сообщества в античном греческом полисе? «Другими способен управлять только тот, кто умеет управлять собой»[1347]. Делёз видит в этом основную идею Фуко, которая расходится с его предшествующими работами: управление собой отделяется от знания, но в то же время и от власти, становясь истинным «искусством себя»[1348]. Эта сила субъективации не является, однако, первичной, поскольку зависит от сингулярности «греческой диаграммы».

Близость Фуко и Делёза, сохраняющаяся, когда речь идет о греческих источниках, кажется уже не такой явной, если сравнивать утвердительную по самому своему существу и решительно спинозистскую философию Делёза, который совершает метафизический демарш, основанный на Спинозе, и философию Фуко, по сути кантианскую, поскольку негативность в ней порой доходит до скептицизма: «С моей точки зрения, его книги – великие скептические книги. Истина Фуко в этом, в современном скептицизме, связанном с определенной формой совершенно таинственной ангажированности»[1349]. Это не значит, что Спиноза был для Фуко не важен: «Даниэль Дефер сказал мне, что Фуко использовал Спинозу, его книга была с ним рядом, когда он умирал. Он его как раз перечитывал»[1350].