Светлый фон

 

Галя Уфлянд (Долгинцева) 1963 г.

Галя Уфлянд (Долгинцева) 1963 г. Галя Уфлянд (Долгинцева) 1963 г.

 

На первом курсе казалось, что личная жизнь Гали определена: Дима Лебедев из второй группы был ее постоянным кавалером: «и детям прочили венцы друзья-соседи, их отцы». Отцы действительно были соседями; связывали их и служебные отношения: наш профессор матфизики Николай Николаевич, и отец Гали Яков Соломонович работали в Физтехе, в отделе матфизики Гринберга. Мама Гали, Нина Ивановна, была всецело «за», мама Димы, кажется, считала будущий брак мезальянсом. Галя, сначала родителей огорчать не хотела, но чувств к Диме, видимо, не питала. Дима был красивый, но скучный. Яков Соломонович чувством юмора обладал, но сам «витамина смешного» не производил, а Галя остро почувствовала его дефицит ближе к концу учебы. Тогда она и обратила внимание на Игоря Долгинцева, который этот витамин вырабатывал и в большом количестве. Узнал я о ее интересе почти случайно (см. главу «Ну а девушки»). Через год они поженились. Галя, кроме всего, хотела сменить фамилию. Может быть, не хотела быть в тени или, наоборот, бросать тень на известную в науке фамилию Уфлянд. (О поэте Уфлянде тогда почти никто не знал). К сожалению, Игорь (из соображений экономии?) в институтском альбоме участия принимать не захотел и «не рекомендовал» это Галке.

 

Дима на первом курсе

Дима на первом курсе Дима на первом курсе

 

В результате в лучший (суконный) ряд отличников нашей группы курсового выпускного альбома вместо ее фотографии попала моя.

Ну и last, but not least – мой друг Дима Емцов.

С Димой мы дружили с первого курса и сохраняем отношения более пятидесяти лет. Ссор и обид, благодаря его мягкому характеру, я не помню. Дима внешне изменился, много повидал и приобрел более мужественный вид. Но по-прежнему оставался мягким и приятным в общении… Про него немало написано в этой книге – мы и тонули, и горели, и блудили в тайге, так что имели возможность проверить нашу дружбу.

 

Дима на банкете

Дима на банкете Дима на банкете

 

Если к себе я имел какие-то претензии в тех или иных ситуациях, то к Диме – никогда. Диму единственного оставили на кафедре и за его будущее, казалось, можно было не беспокоиться.