Пушкин ехал по установленному почтой порядку, и первой остановкой с отдыхом для него было именно это селение Треаблан. Ночлег был в Дюрмени, а следующий отдых в Перекопе. Так же как Сумароков, он попадал на станциях в руки не слишком заботливого он-баши, в общество татар, раскуривающих свои трубки у круглых столов, на которые ставили и еду.

Утром следующего дня (по выезде из Симферополя) Пушкин увидел «сиваш», знаменитые соляные озера, к которым тянулись с разных сторон арбы. Озера с их светлой голубизной и белохрустальными заберегами показались вправо от дороги за селением Юшун. У маленькой деревушки Гузла, по обыкновению, лежали горы соли. Перед Пушкиным мелькнули одно за другим три соляных озера: Тарканское, Красное и Старое. Незадолго до Перекопа возник маленький городишко Армянский базар, место соляного и обменного торга. Муравьёв пишет: «В трех верстах от Перекопа, я проехал чрез Армянский базар, селение, в котором жиды, греки, армяне и немного русских торгуют всякою всячиною, наипаче же овчинками, или, как называют их, крымскими смушками. Это местечко, хотя не может равняться с малороссийскими, однако же несравненно более похоже на город, нежели и самый Перекоп»[201].

Перекоп, древняя крепость Тафре, которую татары именовали Ор-Капи, – ворота в Крым. Пройдя их, путешественник расставался с полуостровом. Это ощущение порога, переступив который, оказываешься уже на большой земле, несомненно, явилось и у Пушкина. Перекопские ворота как порог Тавриды предвиделись еще тогда, когда Пушкин сидел в Тамани и видел вдали берег полуострова.

Пушкин, прибыл в Перекоп днем и, судя по обычному расписанию этого почтового пути, должен был ждать, пока сменят лошадей. В Перекопе обычно обедали.

Казармы, марширующие солдаты, казак, стоящий на страже у какого-то склада, и мирные домики слободы, «на большой дороге лежащей», где жили «соляные приставы» и «торгующие мещане», составляли мирную действительность этой когда-то грозной для России крепости. Муравьёв пишет: «Татарская Ор-Капи стоит по ту сторону рва, от слободы на восток, в близком расстоянии от каменных ворот»[202]. Вряд ли Пушкин, увидав издали древний вал и ворота, проникся теми же чувствами, какие обуревали Муравьёва, который сразу сделал экскурсию в сторону и углубился в древнюю и недавнюю историю. Почти наверное можно сказать, что Пушкин не отлучался от станции:

Лихорадка продолжала мучать Пушкина. У порога Крыма он увидел екатерининскую милю, точно такую же, какая мелькнула перед ним в мае 1820 года на выезде из Петербурга.