Назывались в качестве сменщика и многие другие. Был такой, если память не изменяет, Аржанников, депутат от Ленинграда, который задался целью проникнуть в архивы, огласить имена. Понимаете, какая это могла бы быть катастрофа для разведки, в которой настоящие имена агентов никогда не произносятся. Если их знают, то два-три человека, с ними непосредственно работающие, и даже высшему начальству о них докладывают с использованием псевдонимов.

Бывали вообще случаи парадоксальные. Ко мне пришли кинематографисты, показывают Указ, подписанный Ельциным, — предоставить съемочной группе доступ в архивы разведки. Я звоню Примакову: Евгений Максимович, у меня человек сидит с ельцинским Указом. Мне Примаков сказал: пошлите его, мало ли что Ельцин подписывал.

Мы тогда отбивались от всех этих атак. И волею судеб я оказался на их острие. Пресс-бюро было все-таки открытое учреждение, многие тогда, англичане особенно, поражались: как это Пресс-бюро СВР? Что, к вам можно зайти? Ко мне постоянно приходили британские журналисты. Писали потом материалы: неужели и мы, англичане, когда-нибудь доживем до того, что можно будет прийти в английскую разведку, поговорить с генералами?

Бывший начальник нелегального управления Вадим Алексеевич Кирпиченко сыграл свою позитивную роль, когда Примаков перевел его, уже очень пожилого человека, советником в наше Пресс-бюро. В свое время он и его жена учили Примакова арабскому языку, они были близкими друзьями, общались на «ты». Кирпиченко всегда честно обо всем Примакову говорил.

И когда Примаков приехал к нам в Пресс-бюро, и мы узнали от Евгения Максимовича, что ему сделали предложение стать премьер-министром, а он колебался и только на второй день дал согласие, Кирпиченко сказал: «Женя, ты сошел с ума. Ты куда? Они тебя вообще оттуда пинком под зад вытолкнут. Через месяц». И оказался в чем-то прав. Такой был мудрец.

О личном

О личном

Можно ли говорить о сугубо внутренних ощущениях, вспоминая о политическом деятеле международного масштаба? По крайней мере попробую.

Никогда и в голову не приходило напомнить Евгению Максимовичу о встречах в конце 1950-х. Было бы неловко, да и, пишу откровенно, отношения с руководителем Службы внешней разведки были у меня на сугубо рабочем уровне — журналист — директор, и эту грань никогда, ни разу не переходили.

И все же, как это ни странно, был я допущен «близко к телу». Несмотря на определенные надежды на сближение, улучшение отношений, углубление взаимопонимания и т. д. и т. п. (Боже, прости детям твоим глубочайшую наивность!), чего только в то время, впрочем, точно так же как и сейчас, в мире не происходило.